REHAB. Григорий Карянов

и я, последовав его примеру, тоже вышел, тем более что мне было очень неудобно от подобного рода встречи. Водитель протянул мне чемодан, но дядя взял его сам и, отпустив машину, направился к подъезду. На первом этаже за столом сидел молодой военный. У нас, в Одессе, на первом этаже сидела старушка, старенькая такая, все время вязала что-то. Моих друзей, когда те за мной хотели зайти, чтобы позвать гулять, гоняла, поэтому им приходилось звать меня под окнами. Тогда мы, конечно, детьми еще были, лет по восемь-десять, кажется, было. Мы называли ее Клубок – за любовь к вязанию. Здесь же было все иначе: солдат встал, вскочил со стула, вытянулся весь, но дядя махнул на него рукой и тот, проводив нас взглядом, сел на место. Я видел, я специально обернулся. Василь Николаевич был молчалив; еще у вокзала я увидел его вспыльчивый характер, и мне меньше всего хотелось попасть ему под руку. Подъезд был большой, просторный, с колоннами, лепниной на потолке, большими люстрами и коврами в коридоре, по которым мы шли в полнейшей тишине. Остановились мы возле двери «217», дядя пропустил меня вперед, а затем зашел сам.

      – Ну, Клим, проходи, располагайся. Прямо по коридору – гостиная, туалет и ванная комната вот здесь, – и дядя указал рукой на две последующие двери. – Затем кухня.

      Мы прошли в гостиную, здесь было светло, из мебели: диваны, кресла, небольшие столики. В углу стоял граммофон, в противоположном углу располагалось бюро. У дяди было много растений: фикусы, карликовые пальмы. Возле окна в большом горшке была монстера, которая обвила высокую полку, а затем забралась на карниз, на котором висели тяжелые темно-зеленые шторы. Стены были тоже темно-зеленого цвета с деревянным бордюром, под цвет остальной мебели.

      – А вот здесь твоя комната, – сказал Василь Николаевич, открывая одну из дверей. Комната была небольшая, с кроватью, письменным столом, тумбой и шкафом. На кровати, сложенное в стопку, лежало постельное белье. – Жить можно, сторона солнечная, она выходит на проспект, – сказал дядя. Я кивнул в ответ. Все было чужим, незнакомым и особого восторга в связи с переездом я не испытывал, но поблагодарить Василь Николаевича посчитал нужным.

      – У Вас не будет бумаги? Я хотел матери письмо написать, – спросил я.

      – Конечно, пойдем в кабинет, – мы снова оказались в гостиной, оттуда он вошел в соседнюю дверь; я счел нужным остаться и не заходить, так как все-таки рабочее место, и вряд ли мое появление там будет необходимым.

      – Вот, держи, – протянул мне письменные принадлежности дядя. – Я сам думал написать ей, но коль ты хочешь.

      – Она просила, как только доберусь, сразу известить ее, тем более, сколько будет идти письмо? Лучше это сделать сразу. – Я развернулся и пошел в комнату. В письме написал о том, что добрался хорошо, и что дядя встретил меня, правда, не особо рад моему приезду или действительно сильно занят. Про автомобиль писать не стал: подумает еще, что выдумал.

      Внезапная встреча с обитательницей этой квартиры у меня случилась в гостиной. Она несла воду для цветов, а я как раз читал книгу, сидя