– Руся, принеси нам с Климом чай, пожалуйста, – сказал он, а сам отворил дверь кабинета и пропустил меня внутрь.
По левую сторону от входа находился книжный шкаф во всю стену, а на противоположной стене было окно, перед ним стоял стол, отделанный зеленым сукном. Перед столом находились два кресла для собеседников. Справа, в углу, располагался камин, здесь же стоял большой сейф. Именно к нему и направился дядя; покрутив колесо то вправо, то влево он открыл тяжелую скрипучую дверцу и достал оттуда папку.
– Ты садись, сейчас Руся чай принесет, – сказал дядя, и в дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Василь Николаевич, и в комнату вошла Руся с подносом. Она поставила серебряный чайник и две чашки на стол, а к ним подала сахар.
– Спасибо, когда Герман прибудет, попроси его зайти к нам, – попросил Василь Николаевич, и женщина кивнула. – Ах да, и еще, Вы были сегодня на почте?
– Да, я забрала письма и свежую газету, Вам принести?
– Нет, спасибо. Вы свободны, – и Руся вышла за дверь.
– Итак, – дядя открыл папку и начал перекладывать какие-то бумаги с печатями, приговаривая: «Рапорт», «Заявление», «Рапорт», «Не то». Некоторые листы, после подробного их изучения, он с легкой душой рвал и бросал в мусорную корзину, стоявшую тут же. – А вот и досье. Тебе его читать ни к чему, ты лучше вот взгляни на это, – и дядя передал мне фотографию молодого человека. У него было красивое лицо, светлые волосы, зачёсанные на пробор, он был в форме – именно по форме я предположил, что это Василий Климов.
– А вот и второй, наш товарищ Рощин, которого Вы должны разыскать и с которым должны сбежать оттуда, – сказал дядя. – Я полагаю, что Климов уже разыскал Рощина, и дело останется за малым.
– То есть совершить побег из больницы – это меньшее, что нужно сделать? Как бы не наоборот! – сказал я и почувствовал на себе взгляд дяди. Он смотрел грозно, и я понял, что сказанное мной было лишним.
На улице раздался гул мотора – дядя встал и посмотрел в окно.
– А вот и Герман вернулся, – сказал он и снова сел на место. – Ты чай-то пей, – сказал он.
– Спасибо, – ответил я и сделал большой глоток. На меня вновь накатила волна страха, но отступать было некуда, и я тешил себя мыслью о том, что, видно, у меня это было написано судьбой, и поделать ничего нельзя.
– Фотографии я тебе с собой дать не смогу, так что лучше запоминай, пока есть возможность, – я еще раз взглянул на фотографии. Изучая фотографию Рощина, я обратил внимание на выражение лица, словно тот был действительно очень болен. У него были впалые щеки, сильные круги под глазами, потерянный взгляд, короткая стрижка. В дверь постучали, и следом вошел Герман. Он отдал воинское приветствие и подошел к столу.
– Изучаешь? – спросил он и, сняв с себя офицерский планшет, достал из него сложенную в несколько раз карту, которую тут же и развернул. Я успел убрать чайные принадлежности,