И вообразим теперь правительство из людей, лишённых уважения к себе, любви к себе, и своей воли…
Оскверняя Божий мир, и сам привыкаешь существовать в скверне, во всём ей покорный…
Ассириец
Возле моста через железную дорогу стояла некогда деревянная ветхая пивная аспидного цвета; именовалась в народе сия забегаловка «Колхидой». Название такое появилось после того, как грузовик марки «Колхида», съезжая с моста, врезался в пивную; были увечные и переполох. Через пару дней пивная уже работала, выполняя план по кассовой выручке; дыру в деревянной стене шустро заделали обломками кирпичей и булыжниками.
Если от пивной перейти через дорогу и свернуть направо, то через дюжину шагов явится место, где некогда был уютный тихий парк с густыми тенями, скамейками, беседками и павильоном с шахматами. В глубине парка желтела облупленная читальня… Теперь же на месте разорённого парка построены коттеджи…
Вспомнились мне задиры-спорщики в читальне этого парка в пору моей беззаботности и начала экономических реформ. И спор их в моей памяти запечатлелся хорошо…
Первый спорщик был тороватым и юрким ассирийцем, одетым в серое, с вихрами, усами и бородою. Второй же оказался пузатым благодушным увальнем в сиреневой сорочке и просторных белых штанах; у него были чёрные косматые брови, алый рот, горбатый нос и дряблые щёки. Толстяк потрясал кудлами и был похож на грека.
В читальне я спрятался от летнего дождя, и меня не удостоили они вниманьем; привольно расположились они на обшарпанных стульях у овального стола в центре; в дальнем углу дремала в кресле старуха в лиловом: она и ведала читальней. Я уселся в углу за столик с газетами.
Ассириец сказал:
– Любая верность – не иное, как личина покорности. Низменную покорность облагородили словечком «верность», но ведь сущность прежней остаётся. На верность присягают мне не клятвой, а поступком, после которого начинают себя ненавидеть. Всякий волен в своих поступках, пока себя любит. А коли себя возненавидишь, то волю свою подменяешь волею того, кто тебя довёл до этого состояния. И такое – будто гипноз. Заворожённый гипнотизёром только ему и покорен. И я поработил их, заворожил их, ибо принудил их к такому мерзкому поступку против их страны, что уже не могут они оправдать себя, и поэтому утрачена ими любовь к себе.
Собеседник после краткого раздумья молвил:
– А знаете: вполне я понимаю вас. Но разве вы сами не вредили своей стране? Однако, волю свою, чую, не утратили. А ведь не должны и вы себя уважать и любить.
Ассириец возразил:
– Но ведь я – не русский я, и Россия – не моя страна. Ведь я –