День был морозный, но, несмотря на сильный холод, почти все участники демонстрации шли с непокрытыми головами, желая тем самым выразить уважение к царю.
По мере приближения к Нарвской заставе толпа все разрасталась, словно ручейки в большую реку, из переулков стекались люди, не только рабочие, но и торговый, служивый и прочий люд. Там и тут вспыхивали огоньки самокруток, поднимались над головами людей сизые табачные дымки. Обсуждали между собой сложившееся положение. Скептики говорили о том, что все напрасно и царь не пойдет ни на какие уступки, против них с горячностью выступали полные надежд оптимисты. Говорили о забастовке и отчаянно ругали заводское начальство, о том, что дома совсем не осталось денег и завтра нечем будет кормить детей. А кто-то просто молился шепотом, то и дело осеняя себя крестным знамением.
– Разве ж мы не хотим работать! Но ведь сил больше нет… У станка от зари и до зари, а в кассе получать нечего, штрафами замучили. И в кармане – вошь на аркане – как, спрашивается, жить?
– Управы на них нет!..
– Жене, детям в глаза смотреть стыдно!
– Ничего вы от Николашки не добьетесь! – зло сплюнул под ноги тощий, сутулый малый с бледным, испитым лицом и голубовато-белесыми глазами. – Зря время тратите. Свободу только оружием можно завоевать!..
– Ты что тут агитацию разводишь! Что воду мутишь! По роже видать – каторжник! – разом зацыкали на него справа и слева. – А ну-ка вали отседова подобру-поздорову, пока мы тебе шею не намылили!
И вытолкали смутьяна прочь.
В первых рядах колонны шла семья Кузнецовых – муж Илья, жена Мария и семилетняя дочка Полинка, закутанная в серый пуховой платок так, что из него торчали только большие озорные глазенки да курносый нос. И Илья, и Мария – оба работают на Путиловском. Он в горячем цеху, а она на подсобных работах. Они и не пошли бы, дома дел хватает, да разве можно такой шанс упустить – самого царя живьем повидать. Потому и дочку с собой взяли, хоть и совсем мала еще. Повидать царя-батюшку. Это ж радость-то какая!
– Ну что, не замерзла, Полинка? – то и дело спрашивала, наклоняясь к дочери, Мария.
– Нисколечко не замерзла…
– Далеко ли еще идти? А то вдруг опоздаем. Ведь царь не станет нас долго ждать на таком морозе!
– Уж немного осталось, скоро, скоро придем, доченька… Взял бы ты ее, Илья, на руки. Идешь, даже внимания не обращаешь, словно она и не твоя дочь вовсе! Сердце у тебя каменное!
– И что ты все ворчишь, весь праздник портишь! Эх, лучше бы я вас дома оставил! Вон посмотри – люди как люди, идут – радуются, с песнями, с хоругвями, а ты все причитаешь да причитаешь!
Он наклонился, взял дочку на руки.
– Иди ко мне, моя хорошая…
А отец Георгий шагал все