И на бурлящем гребне вторгшейся в сознание волны дружелюбия всплыли слова:
– Здорово, дружище.
Нет, не слова – лучше слов. Мысленные образы, транслировались мысленные образы, несравненно богаче оттенками, чем любые слова.
– Здорово, Байбак, – отозвался он.
– До чего же мне хорошо, – сказал Байбак. – Будто я снова щенком стал. Последнее время мне было так паршиво. Ноги не сгибаются, зубы почти совсем сточились. Попробуй погрызи кость такими зубами. И блохи вконец одолели. Раньше, в молодости, я их и не замечал. Одной больше, одной меньше…
– Но… постой… – В голове у Фаулера все смешалось. – Ты разговариваешь со мной!
– Само собой, – ответил Байбак. – Я всегда с тобой разговаривал, да ты меня не слышал. Я много раз пытался тебе что-нибудь сказать, но у меня ничего не получалось.
– Иногда я понимал тебя, – возразил Фаулер.
– Не очень-то, – сказал Байбак. – Понимал, когда я просил есть или пить, когда просился гулять, но не больше того.
– Прости меня.
– Уже простил. Спорим, я первый до скалы добегу.
Только сейчас Фаулер увидел вдали, в нескольких милях, скалу. Она переливалась какой-то удивительной хрустальной красотой под сенью многоцветных облаков.
Он заколебался:
– Так далеко…
– Да ладно, чего там. – И Байбак сорвался с места, не дожидаясь ответа.
Фаулер побежал за ним вдогонку, испытывая силу своих ног, выносливость нового тела. Сперва нерешительно, но нерешительность тотчас сменилась изумлением, и он помчался во всю прыть, исполненный ликования, которое вобрало в себя и пунцовую траву, и летящий по воздуху мелкий дождь.
На бегу он услышал музыку, она будоражила все его тело, пронизывала волнами плоть, влекла его вперед на серебряных крыльях скорости; такая музыка льется в солнечный день с колокольни на весеннем пригорке.
Чем ближе скала, тем мощнее мелодия. Вся Вселенная наполнилась брызгами волшебных звуков. И он понял, что музыку рождает пенный водопад, скатывающийся по ослепительным граням скалы.
Только не водопад, конечно, а аммиакопад, и скала такая белая потому, что состоит из твердого кислорода.
Он остановился рядом с Байбаком – там, где водопад рассыпался на сверкающую стоцветную радугу. Нет, не сто, а сотни цветов видел он, потому что здесь не было привычного человеческому глазу плавного перехода между основными цветами, а спектр с изумительной четкостью делился на элементарные линии.
– Музыка… – заговорил Байбак.
– Да, что ты хочешь о ней сказать?
– Музыку создают акустические колебания, – сказал Байбак. – Колебания падающей воды.
– Постой, Байбак, откуда ты знаешь про акустические