И воспоминание вдруг выплыло из прошлого и развернулось перед глазами, будто холст, вынутый из тубуса. Таня упала в него, как в море образов, красок и запахов – странных, неуютных, зловещих. А в голове пронеслось: «Дни Маминой Тишины, и эти цветы с кладбища – да как же я о них забыла? Почему не рассказала психоаналитику? А ведь Жанна говорила, что важным может быть всё. Я запишу это – потом разберём вместе».
Взгляд Татьяны остановился на стопке белой бумаги, лежащей на столе. Демидова вскочила, нащупала ногами зимние ботинки и, удивлённо глянув вниз, увидела, что в них нет шнурков. Не было и ремня в джинсах, отчего они казались непривычно свободными в поясе. Сев за стол, она пододвинула к себе бумагу, и склонившись над ней, торопливо застрочила, боясь упустить хоть что-то. Её тёмно-зелёный свитер заголялся на пояснице, но она лишь машинально одергивала его, не переставая писать.
…«В разные периоды жизни я спрашивала себя, что за люди мои родители, и никогда не могла дать внятного ответа. Плоть от плоти их, я с детства была убеждена, что мы абсолютно чужие, не связанные друг с другом, души. И потому жизни наши текут параллельно, но пересечься не могут и не хотят.
Мои родители плохие? Нет, я бы так не сказала. Я бы сказала, что мы с ними плохие соседи. Это бы лучше объяснило, почему мы так мало общаемся и совсем не понимаем друг друга.
Отец, который молча ведет меня в садик. Скупо отвечает на вопросы. Ссаживает с колен, потому что я мешаю смотреть телевизор. Спрашивает, что мне купить в продуктовом. Молча приносит газировку и коржики. Берёт меня с собой в гараж. Разрешает посидеть за рулем машины. И лупит меня за малейшую провинность – раскрытой ладонью, скакалкой, солдатским ремнём с тяжелой пряжкой. У матери – другое вооружение: мокрая тряпка, плечики для одежды, моток бельевой верёвки.
Когда мать не злилась на меня, я пыталась к ней приблизиться. Так было с раннего детства и лет до тринадцати: возраста, когда я поняла, что ждать любви – бесполезно.
Так вот, я пытаюсь приблизиться, но она всегда занята – шитьём, вытиранием пыли, перелистыванием газет. Я робко сажусь рядом, пытаясь привалиться к её тёплому боку или подлезть головой под руку, чтобы оказаться обнятой, согретой и защищенной – но мама всегда отодвигается. Часто она уходит на кухню (очень срочно нужно перебрать гречку) или в ванную (там всегда что-то нужно стирать или чистить). Она могла сбежать от меня в парикмахерскую, на работу, в магазин, или к телефону. Всё очень срочно, ей столько нужно успеть! И я стараюсь относиться с пониманием.
Но это понимание утекает из меня в Дни Маминой Тишины.
Я до сих пор не знаю, почему они случались. Накануне – или даже сегодня утром – мама разговаривала со мной, читала