Колебания. Анастасия Романовна Алейникова

метафор, срифмовать наши судьбы и время, как бы я хотела этого… Чтобы у кого-нибудь выступили слезы от прочтения этих строк. Но я всего лишь сидела там и смотрела по сторонам. И видела лишь молодость, лишь юные, полные жизненной силы дýши. Такими мы были тогда, и я так ясно видела, как то мгновение, частичка истории ускользает у меня из рук, точнее, я никогда и не держала ее в руках… Я видела, как она уносится вдаль, в будущее, увлекая нас за собой, ничего не оставляя, кроме воспоминаний, которые никогда не отражают действительность такой, какой она была». Задумавшись так, Яна не замечала и половины происходящего, которое так стремилась запомнить; стихи давно уже звучали где-то очень далеко от нее, а она унеслась мечтами то ли в прошлое, то ли в будущее…

      2.

      Маяковский остался в прошлом. Новая зима началась в Москве, и Университет засы́пало первым снегом, а на фоне пушистых снежных шапок показались уже первые шапки с помпонами на хорошеньких, на столь различных головках девочек-студенток.

      Но не было среди них одной, светлой и ясной, не было уже две недели, и отсутствие ее так же заметила лишь одна – темная и беспокойная.

      Лиза исчезла.

      И третья неделя, первая зимняя неделя началась в Университете для Яны как одинокая и странная.

      Покорившись этому, Яна сидела в небольшой аудитории на девятом этаже Старого гуманитарного корпуса, ожидая начала семинара и бездумно наблюдая за плывущей по кругу секундной стрелкой часов, висевших слева от двери. Когда вдруг еле заметно шевельнулась стрелка минутная, сдвинувшись на миллиметр и показав ровно три часа дня, в коридоре, дверь в который была открыта, совсем уже близко послышались быстрые уверенные шаги.

      – Добрый день, коллеги! Рад видеть вас всех сегодня в добром здравии и хорошем настроении! У всех ведь оно хорошее, не так ли? Если нет, я буду вынужден поставить вот этот чайник кипятиться, а сам спущусь на первый этаж за упаковкой чая, который так некстати закончился!.. – с этими словами Холмиков появился в дверях и остановился на секунду, не дойдя до большого кожаного кресла, которое он собственным трудом доставил в Старый гуманитарный корпус уже более года назад, произведя тем самым эффект совершенно неописуемый на каждого пожилого преподавателя, не смевшего и помыслить о подобной роскоши. Холмиков остановился, но так как возражений не услышал, и все, казалось, были в хорошем настроении, прошел в конец кабинета, положил папку и айфон на стол, а сам расположился в кресле, откинувшись назад и сцепив руки в замок.

      Обведя спокойным и ясным взглядом аудиторию, он сказал:

      – Сегодня на повестке дня у нас с вами обсуждение двух стихотворений Мандельштама, на примере которых я хотел показать вам, как на практике работает методология Гаспарова. Об этом замечательном человеке, я полагаю, каждый здесь, конечно же, слышал, – поэтому я избавлю вас от занудной биографической справки, но скажу только – на всякий случай – что знание его методологии