Всему своё время
Тоска кромешная, беспросветная. Ни общества, ни развлечений! Дамы – только полусвета, театр… Ох-хо-хо… Глупо вышло, глупо! Пропал ни за понюшку табака! И всё через Олонецкого клятого! Эх, твою артиллерию! – как говаривают гарнизонные. Одна потеха и осталась – с Христичем в преферанс.
Скобелев встал с кушетки, потянулся, подошёл к прокопченному свечкой окну. В Петербурге уже весна – деревья в цвету, а тут лёд по рекам. И лёд – чтоб ему пусто! – не голубой, прозрачный, отражающий небо, а матовый, серый. И отчего-то шершавый – кони спотыкаются.
Про коней ротмистр, конечно, загнул, но обстановка в Новоенисейске, и в самом деле, оставляла желать много лучшего. Городок – временное прибежище каторжан и ссыльных – представлял собой жалкое зрелище. Из всех достопримечательностей была в нём тюрьма; из всех забав – переезжий балаган с фигляром Колобовым во главе; из всех «австерий» – лишь грязный кабак с откормленными тараканами, во всякую пору пьяным хозяином и, с весьма подходящим, по мнению Скобелева, названием: «Два поросёнка». Вот и выбирай: либо с Христичем в карты, либо в петлю с тоски…
Дверь скрипнула, отворилась.
– Батюшка, Христофор Алексанч! Христом Богом! Спасайте! Христом Богом молю!
– Что?!! – Скобелев обернулся.
– Нежель всенепременно? Всенепременно должны мы от сего человека столь сокрушений претерпевать? Что глаза наши уж третий час от слёз не отсыхают?
– Как тебя? Никанор? – строго перебил причитания кабатчика ротмистр.
– Никифор я. Никифором нарекли, а…
– Так от кого «претерпевать»? Господин поручик буянить изволят?
– Никак нет-с! Андрей Николаич в нумере своём. Почивают-с.
– Так кто?!! – рявкнул Скобелев. Терпение его, и без того не беспредельное, стремительно иссякало.
– Кричит! Безо всякой причины! Посуду бьёт, стулья метает! И выговаривает самыми грубыми, самыми жестокими словесами! Как разбойников! Как убивцев!.. И в протчем…
Сие бессвязное лопотание Скобелев прервал самым решительным образом – сделал шаг вперёд, схватил Никифора за грудки и резко встряхнул.
– Так кто кричит-то?
– Колобов.
– Колобов??? – Скобелев не поверил ушам.. Тишайший балаганщик никак не виделся ему в роли неистового Роланда во хмелю, способного на пьяный debauche.
– Он! Он! – Никифор торопливо закрестился, но Скобелев уж на него не смотрел.
Накинув шинель, он вышел из комнаты и заспешил по лестнице.
– Я – в трактир. А ты за господином поручиком беги. Скажи – я просил.
Прошлёпав десяток шагов по лужам, ротмистр толкнул дверь в кабак. Внутри было тихо. Колобов никакого сходства с персонажем Ариосто не проявлял, а сидел смирно, обхватив голову руками.
Рыхлый, дрожащий свет катился в углы трактира от одинокой лампы, валялось на полу пару стульев, чернела