Так и схоронили в воронке, все, что собрали…
Он бросил окурок, придавил носком сапога.
– Надо людям сказать про лодку-то, – напомнил дед Сурик. – Робят отправить, хай пробегуть вверх…
– Санек! – крикнул Иван, отыскивая глазами среди пацанов сына. – Иди сюда…
Подбежал Сашка, выжидательно замер.
– Сбегайте с дружками до Пантюхи, скажите: лодку поймали, не его ли?.. И по пути спрашивайте…
– Ага…
Сашка махнул Вовке, за ними увязались еще несколько пацанов, и они шумной ватагой пошли по улице…
Громко хлопнула калитка. Появился Бронька, уже в других штанах, телогрейке, чистый, довольный вниманием. Потеснил сидящих на его скамейке мужиков.
– Отмылся? – поинтересовался Степан.
Тот кивнул, расплылся в улыбке.
– Однако, заболеешь ты, Бронь, – сказал Степан.
Тот испуганно вскинул глаза.
– При такой катавасии обязательно надо внутрь принять, – продолжил зять деда Сурика. – Мы в артиллерии никаких лекарств не признавали, сто сталинских примешь – и хвороба отлетает…
Бронька молча моргал, не понимая, куда тот клонит.
– Н-да, – вздохнул Степан и уже прямым текстом пояснил: – Тащи маткин самогон, полечимся и заодно событию отметим…
– А-а… – опять разулыбался Бронька. – Сейчас спрошу…
На этот раз Сопчиха не кричала, а лишь что-то нашептывала, никто не смог разобрать, о чем шла речь во дворе, но скоро у калитки появился не Бронька, а она сама, как всегда в черном длинном платье и черном платке, надвинутом на самый лоб, с двухлитровой бутылью в руках. Оглядела сначала мужиков, сидящих на ее скамейке, потом скамейку перед домом деда Сурика, задержала тяжелый взгляд больших глаз на Степане, отчего тот передернул плечами и потянулся за новой папиросой.
– Событью, говоришь, отметить…
Голос у Сопчихи всегда был зычным, даже когда в доме командовал мужик. Дед Сурик, помнивший ее еще девкой, рассказывал, что многие парни из-за этого голоса и не женихались с ней. Вот и досталась ядреная молодуха приехавшему чужаку, у которого ни роду ни племени не было, даже фамилию жинкину взял, а потом оказалось, что родичи-то есть, но в проклятой Германии…
Степан собрался было ответить, какое событие он имел в виду, но она поставила бутыль на край скамейки, откуда только что поднялся Бронька, сказала:
– Отметь событью, помяни мужика моего, сёдни как раз душа его и отлетела…
– Да я вообще-то… – начал было Степан, но она, поманив за собой сына, уже скрылась во дворе, и он не успел ничего объяснить.
Пока, раздумывая, чесал затылок, вышел Бронька, поставил рядом с бутылью стакан, положил полбулки черного хлеба, шматок сала, нож, сделанный из немецкого штыка.
– Вот, матка дала…
Улыбнулся, оглядывая мужиков, и те понимающе покивали: что взять