– А ить идет, – радостно сказал он, взглянув в сторону реки. – К завтрему весь сойдет…
– Не упрется на косе – сойдет, – подтвердил дед Сурик.
– В сплавной уже катера красят, – вставил молчаливый Михаил Привалов, мужик степенный и работящий. Огород Привалова упирался в дедов, и там, возле межи, Михаил начал ставить баньку, чем дед был недоволен. Сам он эту зиму работал в кузне при сплавной конторе, а до этого и плотничал, и лес валил, и дома ставил вместе с Генкой Коротким.
У Привалова было три девки, выродившиеся одна за другой, боевая жинка, работавшая продавщицей в сельпо и откликавшаяся на одно, без отчества, имя, так ее все и звали, и малые и старые: Нинка, хотя девки уже вытянулись с самого Привалова и вовсю невестились, гляди, не сегодня-завтра в подоле принесут. Старшую, русоволосую Вальку, по вечерам под раскидистым кустом сирени тискал Петька Дадон. Но ни Валька, ни остальные, хоть целоваться и давали, большего не позволяли, и у Петьки все руки были в синяках да ссадинах, оттого что Валька и отбивалась не жалеючи, и щипалась не играючи.
Петька всем хвастался, что это она в страсти горячая, как сама Нинка, о которой нет-нет да и поговаривали, что та баба в постели – огонь и мужикам уступчивая… Правда, последнее время, как Привалов перестал калымить по деревням и дома стал жить, сплетен поубавилось, но зато в компаниях подпившая Нинка любила всех мужиков перецеловать, отчего не раз ходила битой обиженными и ревнивыми бабами.
– А я выпью… Хоть и полицай он был, а особого зла не наделал…
И Нинку мою с девками не сгубил…
Опрокинул стакан, вытер усы шершавой заскорузлой ладонью с мозолями, глянул на Ивана. Жовнер промолчал. Знал он, что не лютовал Сопко, пока полицайствовал, ту же Нинку не выдал, не донес, что Привалов коммунистом был, на всю улицу единственным (правда, поговаривали, что в том заслуга была самой Нинки, приласкавшей полицая, пока муж на фронте, но кто, кроме нее, теперь это знать мог, а наговорить всякий горазд). Он вспоминал Евсеева, других ребят, не доживших до этих дней, и холодно становилось в груди.
– Ладно, пойдем, старшина, – сказал Касиков, – скоро уж День Победы придет, всех поминать станем…
– Бывайте, мужики. – Иван махнул рукой, пошел по улице, приноравливаясь к размашистому шагу Касикова.
– Давай зайдем ко мне, чекушка есть, – предложил Иван, когда подошли к его дому.
Дом Жовнеров был самым свежим на улице, желтевшим еще пахучей, слезящейся янтарной смолой, дранкой, двумя окнами глядящим на разбухший почти до самых берегов ручей, тремя – в огород, на котором пять лет назад, начав строить дом, Иван посадил три прутика антоновки и куст крыжовника. Яблони в этом году, похоже, должны были наконец-то начать плодоносить по-настоящему (только сегодня Иван разглядывал и щупал набухшие почки), а крыжовник уже