Было летнее ослепительное утро, и ему, как и много раз уже бывало, привиделся белеющий в синеве моря парус и крики чаек… Может, и это его ждет. Главное – сделать шаг…
Но он его не сделал. Он был несвободным человеком, всегда был – несмотря на свой ум, жизнерадостность и деятельность.
А в тот же вечер явились они – высокий суровый мужчина и худощавая, морщинистая женщина, оба в деловых костюмах, что довольно странно смотрелось на их улице. Эти двое появились у их забора и дергали калитку, безуспешно пытаясь войти – мать не любила гостей и сделала хитрую задвижку.
– Это кто еще такие? – проворчала она, выходя на крыльцо и с подозрением глядя на пришельцев. – У меня задолженностей по коммуналке нет в этом месяце. Сектанты, что ли?
Володя снова пожал плечами. Он с любопытством смотрел на гостей.
– Служба опеки, – сухо представилась женщина, показывая документы, когда мать наконец впустила их.
Мама схватилась за сердце – еще один ее излюбленный жест – но они не обратили на это, естественно, никакого внимания.
Годы, проведенные в приюте, были, конечно, мучительны – он мечтал сбежать от этой жизни, а попал просто в другое заключение. В то же время он увидел ту самую другую жизнь – неважно, понравилась она ему или нет, она была просто другая. И когда это время закончилось, он, хоть и стосковался по матери, думал над тем, чтобы навестить ее, пожить с ней – и после этого уехать куда-нибудь… Куда угодно. Мир ждал его – весь мир, и даже столица не предел – его ждали все неведомые и загадочные страны, которые он сможет объехать, все далекие города, моря и порты, при мысли о которых замирало его сердце…
Но все закончилось, когда он добрался до своего города и вошел в родной дом. Там, в гостиной перед телевизором, сидела неузнаваемая для него пожилая женщина. Она встала с кресла и, спотыкаясь, поспешила к нему, после чего упала ему на грудь, дохнув перегаром – он едва успел ее подхватить и усадить обратно в кресло.
Покрасневшие слезящиеся глаза, серая кожа, беспорядок, ужасный запах в доме… И все же это его мать, единственный родной человек. Он смотрел на нее, чувствуя, как все его мечты о путешествии превращаются в прах (а ведь разве не предчувствовал ты это где-то в глубине души, еще когда шел к ней?).
– Ты больше никогда меня не покинешь? – прокаркала она, вцепляясь в него. – Нас теперь никто из этих сволочей не разлучит, правда?
Он медленно, оцепенело кивнул. Да, больше не покинет.
Сзади с глухим стуком закрылась входная дверь – и больше уже не откроется, как крышка гроба.
С тех пор она говорила, что сильно запила именно в те одинокие годы, что пережила много горестных ночей и так и не смогла оправиться от потери своего ребенка. Она говорила, что в те дни у нее «село» сердце, и хваталась за него, когда дело принимало нежелательный для нее оборот. Она говорила, что если он покинет ее и уедет, она сопьется и умрет, она полезет в петлю, она…
Она всегда могла рассчитывать на его жалость даже