Меня, повторяю, во всей этой истории волнует лишь это.
Одновременно хочу тебе сказать (и это никак не связано с предыдущей фразой), что с удовольствием и с радостью передам тебе все деньги, которые со счетов Г. Н. перейдут в наследственный фонд (я, честное слово, не знаю сумму – Сбербанк должен сообщить ее в нотариальную контору). Уверен, это бы Галя одобрила».
«Тема: Прошу прощения
Ситуация с каждым новым посланием становится все глупее. По крайней мере, так кажется мне. Ты как будто защищаешься и пытаешься мне что-то объяснить. Глупости все это. Мне глубоко наплевать на наследство, и делай с ним, что хочешь. Мне так же, как и тебе, смешны катины инсинуации, которые не вызывают ничего, кроме жалости. Жаль только, что написанное мной было понято как попытка позаботиться о собственном благополучии, а это не так. Просто, в отличие от тебя, я намного более циничный человек и стараюсь смоделировать все возможные даже малоправдоподобные ситуации. И, в первую очередь, чтобы не пострадали ты и память о маме. А на простом языке это означает, что я за справедливость, и вполне приветствую отторжение ваших средств в пользу любых иных лиц, которые могут оказать реальную помощь на месте, а не болтают языком, как я. Расслабься, батюшка. Я никому не предъявляю счет… Вполне возможно, что я что-то неправильно понял».
«Саша! Ты в моих бестолковых письмах не можешь разобраться, я на сей раз в твоем кое-что не разумею. Ну, и ладно. На всякий случай еще раз скажу о том, что "ты (то есть я) пытаешься мне что-то объяснить".
1) Я хочу, покуда жив и в своем уме, единолично управлять творческим хозяйством Гали. Когда меня не будет, этим управлять будешь по завещанию ты и кто-то еще в Москве (сейчас не знаю) – из числа хорошо разбирающихся в предмете.
2) Все деньги со счетов Г. Н., которые перейдут в наследственный фонд, я пересылаю тебе (это где-то в сентябре-октябре).
3) Я сам, е.б.ж., в это же время оставляю завещание».
II
Батюшка!
Я не в большом восторге от того, что написал, но на досуге прочти.
Это была середина мая 2010 года. У меня не было и следа мысли, что некто осуществит то, что сделал Сашка за неполные два месяца после ухода Галины. Но мысль – объект управляемый, а вот чувство… Оказалось, на самом донышке моего существа метался, придавленный грубым весом разума, огонек обиды. Не позволяя ему выбиться из подполья, я тем не менее… жаждал ответа на обвинения и упреки дочери. И признался в этом перед собой самим только тогда, когда прочитал присланный Сашкой очерк «Отчего умерла моя мама, писательница Галина Щербакова», осознав тогда, что ведь, в сущности, на всем белом свете только от него и могла исходить эта охранительная сила. Сам же был не в состоянии защитить покойную Галину, поскольку не мог себе позволить