– Ну, на все – не на все, – заикаясь, ответил Молокосос, – но, в принципе, если что-то нужно узнать, то далеко ходить не надо, я же здесь…
Как это здорово! Значит, то, о чем отец говорил не бред сивой кобылы (про эту кобылу я услышал от тети Нади, когда она ругала дядю Колю за то, что тот говорил ей о хоккее как лучшем изобретении человечества). Правда, он сказал, все возможности фигурка проявляет ночью. Ночь вроде прошла спокойно… Я, во всяком случае, никаких посторонних звуков не слышал.
– Да, но как ты… вдруг, – недоуменно спросил я. – Раз – и все… Не понимаю.
Молокосос ткнул пальцем в мою грудь, которая теперь располагалась на одном уровне с ним.
– Так ты же меня вызвал!
– Я? Да нет вроде. Я не вызывал.
Я опешил. Что он имеет в виду?
– Да нет же, – настаивал он, продолжая тыкать в мою грудь и иногда попадая в живот своими большими пальцами в перьях. – Именно ты меня и вызывал.
Какой он настойчивый. Твердокаменный даже.
– Я бы, наверное, помнил об этом, – повышая голос, сомневался я.
– А кто молоко приволок в комнату и стал на моих глазах хлопьями засыпать? – парировал Молокосос, загибая пальцы по количеству моих промахов.
– А что, разве это как-то повлияло на развитие событий? – удивился я.
– Еще как, Фил! Да разве так можно со мной поступать? Отвечаю: нельзя! У меня от этого перелета, пока летел с твоим отцом в самолете, от голода так урчало, что пару раз отец обращался к стюардам, чтобы они передали пилотам о неисправностях в двигателе. А он все пьет виноградный сок и пьет. Ему же вождь племени Харида четко сказал: «Блап капров воста. Семинутка камин нерта».
– Чего? – не понял я, но этот язык мне показался знакомым.
Пернатый вскочил, и еще мгновение, как мне показалось, и он снова будет кружиться по комнате, как при первом знакомстве, и крушить то, что еще не было сокрушено.
– Да то, что надо поить меня надо молоком дважды в день, иначе пропадет моя сила, – прошептал он, словно это была тайна, которую он доверяет только мне. – Не хочется с голодухи пропеть лебединую песнь.
– Какую песнь? – в очередной раз не понял я.
– Лебединую, то есть свою птичью, молокососную, – разъяснил он, высматривая последнюю оставшуюся каплю в пустой тарелке, наклонив ее на 90 градусов, выжидая, пока та скатится прямо в открытый клюв.
– А папа про другое говорил, – вспомнил я, пытаясь прояснить ситуацию.
– Правильно, – кивал головой пернатый, заставляя меня уворачиваться от его острого клюва, который вроде бы не был так опасен, но все равно внушал страх, как копье, кинжал или рапира. – Твой папа – тот еще ученый. В племени Харида свой язык. Твой отец не знает его, но знаком с диалектом племени Ванадо, живущем на юго-западе острова, который очень похож на язык племени Харида. Вот только одна беда: эта похожесть скорее нарочитая.
– Какая? – рефлективно спросил я, приближаясь