В то лето интерес был на пике, дядя Жора только-только уехал, и Гриня то и дело вытаскивал из шкафчика в сарае коробочки и баночки с ватными подушечками и приклеенными этикетками, на которых старательно печатными буквами были подписаны каталожные данные: семейство, род и вид, дата и место отлова. На подушечках лежали усыплённые ацетонными парами крылатые красавицы, и Грине стоило большой выдержки, чтобы не трогать их. Пока ещё дядя Жора помогал Грине, а вернее, всё главное делал за него, но при этом так толково и увлекательно объяснял, что Грине казалось: он может сам. Лишь испортив нескольких пойманных бабочек, Гриня научился аккуратно переваливать их из сачка в морилку, а затем пинцетом с подушечками на концах укладывать в коробки на вату. Препарировать и накалывать экспонаты коллекции он научился, прочитав одну из книжек, оставленных дядей Жорой в то последнее лето, когда они крепко поссорились с мамой Дашей. Причины ссоры Гриня так и не понял, мама Даша несколько раз повторила: вот и поезжай к своей жене, – но какое отношение жена дяди Жоры имела к бабочкам, осталось неясным.
Осенью, вернувшись домой, Гриня с гордостью показал свою коллекцию маме и даже Витусу, но восторгов не услышал. Мать мельком глянула и лишь спросила: тебе их не жалко? А Витус добавил, что вони в квартире прибавится, дохлые бабочки непременно начнут смердить. И хотя особо неприятных запахов не было, отчим не упускал случая пнуть ногой коробку с Грининой коллекцией, которую пришлось держать в прихожей. Однажды, после выходных, проведённых у отца, Гриня возвратился домой и не нашёл своей коробки. Он разом всё понял и со слезами бросился к матери, захлёбываясь обрывками слов, в которых легко можно было разобрать непринятые в их доме выражения. Что укрепило уверенность Лисы в тлетворном влиянии летних поездок к отцу. И она дала себе слово прекратить их навсегда.
Майолика
Витольд Чичмарёв сильно изменился с тех пор, как впервые встретил Василису, заблудившись в лабиринте бесконечных залов Русского музея в поисках авангардистов. С Русским музеем связь у Витольда Захаровича была давнишней. Именно туда он обычно отправлялся после очередной ссоры с бывшей женой. Это у него повелось с первого года жизни в Питере: чуть что не так – в Русский музей. Атмосфера этого музея действовала на Витольда умиротворяюще. Он входил туда взвинченным или расстроенным, а, побродив по залам час-полтора, выходил спокойным, преодолевая путь до дома лёгкой юношеской походкой. Пробовал посещать с той же целью Эрмитаж – легче добираться – но ничего не происходило. Видимо, немноголюдность и некоторая запущенность Русского музея напоминали ту особую, провинциальную атмосферу художественного музея в Харькове, который он частенько