Юноша откинулся назад и прислонился к стене жилища вождя. Он вспомнил, как некогда отец учил его доверять предчувствиям. Вот что первое почувствовал в той или иной ситуации – то, скорее всего, и сбудется. Когда в следующий миг начинаешь размышлять и что-то придумывать – это уже не то, это думание может и подвести. А предчувствия подсказываются напрямую духами-хранителями, только понять их правильно не всегда удаётся, и это порождает большие трудности.
Сейчас предчувствие подсказывало Энке, что долго сидеть и думать ему не дадут, поэтому для отдыха и восстановления сил надо пользоваться каждым мигом. И ещё у него возникло непривычное и не самое приятное ощущение – что им, Энке, занялись какие-то неведомые силы, а он начисто лишён свободы выбора. Взять хоть этого хомяка, свалившегося на него невесть откуда.
Хомяк между тем улёгся на шкуре и свернулся в плотный меховой шарик. Пятна на его теле походили на солнечные блики, так что с ходу разглядеть зверя было трудно.
– Хомяк? – окликнул его Энке.
– Чего тебе? – отозвался грызун, приоткрыв один глаз.
– Раз уж ты такой умный, скажи, что такое «хаквах»?
– Маленькая вонюченькая ящерка, – отвечал хомяк без малейшей запинки и с видимым удовольствием. – Гадёныш, одним словом.
Энке помолчал. Однажды он припомнит им и это…
– А «хич» – раб, правильно?
– Почти. Хич – это раб, назначенный для обрядового убиения.
Юноша вздрогнул. Значит, вот для чего он выменян! Вождь отдал за него двадцать пять одеял и плащ-сокровище, чтобы потом убить?
Энке всегда считал, что рабы нужны для тяжёлого труда. Вообще-то в Лососьем роду на памяти Энке никогда не бывало рабов. Сородичи жили вдали от племенных границ, а в межродовых распрях Лососий род не участвовал с тех пор, как Коссетан, дядя подлого вождя Уэнунта, враждовал с родом Жабы задолго до рождения юноши. Энке знал рассказы о войнах, знал, что противника можно захватить в плен и обратить в раба, но вот что с этим рабом происходит дальше – он представлял себе с трудом. Более понятным ему казался другой исход пленника – смерть под пытками у столба. Тут всё ясно – пытающие получают силу врага, подавляя его дух, а ещё – удовольствие от зрелища. А для пленного воина столб – последняя возможность проявить стойкость и стяжать славу. Ведь бывало же так, что враги, поражённые силой духа пленника, освобождали его и отпускали на волю, а то и принимали в племя. Но уж если не замучили сразу – зачем убивать потом, какая в этом слава? Особенно если пленник не в бою захвачен, а на шкуры выменян?
– Что-то ты приуныл, – заметил хомяк, разворачиваясь из шарика. – Наплевать, не бойся!
– Я не боюсь! – резко сказал Энке. – Но… зачем?
– Как зачем? На Атангву и так косятся, что он слишком много одеял дома держит, и три года воинам топоров не дарит. Местные об этом на берегу