Сегодня мне как-то… жалобно видеть, как куртуазный старинушка – пусть в прекрасной физической форме – по-актерски галантно отвальсировав круг с милой балеринкой из подтанцовки, вдруг подкатывается под ее коленки, не без натуги отрывает ее от матушки-земли и, преодолев естественное сопротивление собственной поясницы, эстрадно осклабившись, как бы щедро предъявляет девушку восхищенному обществу.
Каждый раз при такой картине (а это не редкие случаи) мне почему-то приходят на память стихи Пушкина: «Старый муж, грозный муж, режь меня, жги меня…» Причем на музыку самых разных композиторов.
Впрочем, на меня не угодишь. Я ведь смеюсь внутренним смехом и над сотоварищами по веку, которые, едва дожив до пенсии, с удовольствием впадают в роль многоуважаемого старца, носителя, как им мнится, сокровенных истин, которыми грех не поделиться с миром. Почти все они отпускают более или менее живописную бороду, некоторые начинают ходить с хорошо отшлифованной суковатой палкой, даже если с аппаратом движения у них все более-менее; часто речь свою начинают предварять словами «должен сказать» или «скажу правду» (видимо, подсознательно в голове прокручивается: «Истинно вам говорю…»). Встречаясь с таким сверстником, невольно вспоминаю сентенцию мудрейшего врача Николая Амосова: «Ничто так не старит, как готовность стареть». Люди моей профессии, еще оставшиеся в ней, начинают все больше ударяться в поучение: что хорошо – что плохо, как надо – и как не надо, что морально – что аморально…
Написал предыдущую фразу – и вдруг смекнул: ведь и это неприятие себе подобных, может быть, берет начало от упрятанного где-то неодобрения самого себя?
…По времени это было примерно посередине перестройки, то есть еще недалеко от брежневско-черненковского торжества коммунизма, но уже довольно близко и к августовскому «Лебединому озеру». Сижу я спокойненько в журнале «Журналист», «чиню примус», никого не трогаю. Телефонный звонок.
– Это Щербаков?.. – Виталий Сырокомский, главный редактор «Недели». – Я удивлен тем, что вы до сих пор ничего не предложили для нашей газеты. Все лучшие журналисты Москвы у нас отметились. Приезжайте ко мне, и мы исправим это неприличие.
Как это у классика: «Тут и сел старик». Я не был лично знаком с Сырокомским («Сыр», как называли его все в «Литературке». А иногда и – Сыргоркомский, с намеком на его прежнюю партийную номенклатурную родословную).
Еще живя в Волгограде, занес имя этого позвонив-шего мне человека в свой личный список великих главных редакторов современности. Оно было тогда