Умные родители, лишенные любви к собственным детям, хотя бы стараются имитировать это чувство…» И т.д.
Это я к чему? К тому, что у Галины в ее художественных сочинениях и публицистике есть свое толкование любви, у Кати – свое («нелюбовь» – некая пустота, но ведь занявшая место, предназначенное для реального сущего чувства?), у Шпиллера – это материнский или отцовский, короче, тварный, физиологический инстинкт. И не мудрено. Даже в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона конца девятнадцатого-начала двадцатого века отмечены четыре вида любви: половая, кровная-родственная, общечеловеческая и духовная. А уж в нынешние справочники страшно и заглядывать – чуть ли не десятки разновидностей понятия. Редкий ученый-гуманитарий не попытался внести в эту всемирную копилку свой скромный (или нахальный) вклад.
Очень показательный пример, как одно слово, будто щедрый источник, расточает множество речек – смыслов. Докопаться до некой единой сущности любви, наверное, еще труднее, чем даже до первоосновы микромира или, напротив, вселенной всех вселенных (она, как нам объясняют ученые люди, одна, общая).
Но это не лишает права всякому размышлять о сем предмете, о его природе и судьбах. И кто знает, может быть, это самое увлекательное размышление в жизни.
Мне хочется воспользоваться этим правом.
Видимо, все-таки есть, есть какая-то всеобщая основа всякой любви, пусть пока и непостигаемая людским разумом. Недаром в Библии так часто встречается это слово, особенно в Новом завете. Не только про супружескую любовь или к своим чадам, или к братьям нашим меньшим, не только к ближнему своему или к Богу, но про любовь как таковую в ее всеобщности, универсальности. Апостол Павел в своих посланиях посвятил любви целую главу. И открыл ее серьезным предостережением: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий». Другими словами не человек, а погремушка.
Но вот про что не сказал апостол (то ли сам не испытывал такого, то ли жанровые рамки культового поучения не позволяли): в злосчастном, неуважаемом положении «меди звенящей» человек может ощутить… свободу, которая ему заказана, когда он – любящий. Это – мой случай в отношении к дочери: благо освобождения от бремени обиды (которая, конечно, не грех, но чувство канцерогенное, вытягивающее из души жизненность) пришло благодаря утрате любви. Казалось бы, может ли быть какая-то утрата благом? А вот поди ж ты…
Но вот что еще сказал апостол Павел: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». Если моей рукописи суждено быть дописанной и, может быть, предъявленной людскому суду, я, не исключено, смогу поведать, как узнал и поверил (вопреки сказанному в предыдущем абзаце), что «…никогда не перестает». Сейчас же достаточно повторить себе самому, и для соблюдения логики изложения, и для подтверждения