Вскоре публика из церквей иезуитских и францисканских перебралась к кармелитам. Приходила туда даже молодая жена графа, несмотря на то, что путь на гору был неблизкий. Ступала ножками в парчовых туфлях по покрытой навозной коркой брусчатке, держалась за круглый живот, как за камень. Ладони и глаза всё время мокли, словно дожди внутри её не прекращались.
У крыльца церкви Исабель окружали дамы.
– Как быстро растёт!
– Уверена, родится мальчик.
– Граф будет счастлив.
– Со вторым не тяните.
Будущая мать отвечала им острожной улыбкой. Шла к передним скамейкам – для знати, открывала Библию, защищалась от разговоров с соседями зазубренной с детства молитвой. Дамы разглядывали Исабель, за веерами прятали шепот.
– Дикая, словно её воспитали индейцы.
– Почему совсем не говорит с нами?
– А она вообще говорить умеет?
Жена графа не поднимала глаз ни на танцующие в нишах фигуры, ни на Спасителя, извивающегося на кресте в муках. Сидела, слушала службу, шептала заготовленные в стихах обращения к Богу, пока все не расходились. Когда гасли свечи, витражи темнели, Исабель понималась с колен и выходила из церкви.
Озираясь, шагала по тропинке вдоль холма к инжирному саду. В его глубине, под чёрными листьями, Исабель дожидался Кабра. Купал лицо женщины в горьком дыхании, за шёлк её платья цеплялись шершавые руки в скабках.
– Гейт заходил к тебе? – был вопрос в тот вечер после долгого поцелуя.
Исабель положила голову на сердце Франсишку.
– Нет, он ездил в Ресифе за доктором. Поселил его в соседней спальне.
– Но ребёнку ещё рано рождаться, правда?
Она отвела глаза.
– Мне страшно. Малыш шевелится постоянно.
Кабра взял её за плечи.
– Послушай, мне должны заплатить в воскресенье.
Исабель посмотрела на него с обидой пойманной в клетку птицы.
– Я пойду.
– Так рано? Я всю неделю ждал…
Исабель вскинула голову, чтобы разглядеть луну сквозь листья. Оперлась на ствол, тяжело задышала. Кабра приблизился к ней, завёл локон за ухо.
– Жду тебя здесь через неделю. Ничего с собой не бери, чтобы Гейт не заподозрил.
– Обещай, что ничего не случится.
– Я обещаю.
Шёлк и мешковина соединились. На нём остался запах французского мыла, на ней – воска и пота. Исабель шла на лай собак и дрожала. Кабра отправился по тропинке в свою мастерскую.
Но неделю спустя Исабель не появилась в обычном месте среди инжиров. В церкви Кабре сказали, что жена графа на воскресную службу не приходила. В понедельник у лавки со специями Франсишку поймал за запястье тощую Римму, служанку Гейта. Та за аметист, украденный с наряда святого Бенито, сказала, что Исабель родила в ночь