Мик у чёрта на куличках
Пыльная старая «Сессна» приземлилась и запрыгала по взлётной полосе. Пилот воскликнул «Ого-го!» и снова поднял самолёт в воздух. Он глянул на бледного паренька на соседнем сиденье и сказал:
– Только не ной, приятель, это ж просто ради смеха. В наших краях мало развлечений, приходится самому искать веселухи.
Когда самолёт развернулся на второй заход для посадки, Мик с любопытством посмотрел на открывшийся внизу пейзаж. Коричневая трава, корявые деревца, рыжие камни и рыжая почва – куда ни глянь, ничего другого вокруг, не за что глазу зацепиться, не считая моря, блестевшего в отдалении как поднос с алмазами.
– Всё рыжее, – сказал Мик.
– Я завёз тебя на Марс, приятель. Решил, ты будешь не против какого-нибудь космического путешествия.
– На кукурузнике до Марса не долететь, – уверенно сказал Мик, хотя сомнения у него были.
– Боже ж мой, да ты умник. По мне, что Марс, что Пилбара – один чёрт. Чтобы здесь жить, нужно родиться придурковатым, как бандикут[1]. Даже кенгуру и собаки динго такие же придурочные. По мне, так лучше всего в Маргарет-Ривер. И в Албани хорошо. А тебя вона куда занесло, эх.
– Порт-Хедленд вроде неплохой город, – сказал Мик.
– Эт да. У них продают самую вкусную в мире жареную рыбу с картошкой. Место отличное, коли любишь рыбачить. Однажды я поймал там акулу с куском кенгуру в брюхе.
Самолёт снова пошёл на снижение, и Мик постарался не бояться. Но смотреть на быстро приближающуюся землю было страшно; она летела навстречу, а самолёт мотало из стороны в сторону, и, когда колёса ударились о взлётную полосу, у Мика желудок подпрыгнул к горлу. Он вцепился в края кресла, аж костяшки побелели. Когда машина встала, они подождали в кабине, чтобы улеглась туча поднятой ими рыжей пыли. Пока сидели, стало невыносимо жарко.
Пилот открыл дверь и велел выходить, и жара ударила Мика в лицо стеной адского пламени. Он не знал, как реагировать. Он никогда раньше не чувствовал такого густого жара – будто упираешься в железную стену.
– Нынче ещё не так жарко, – сказал пилот. – Тебе повезло. Иногда здесь как в чёртовой печке.
Мик спрыгнул на землю, над которой парило мерцающее марево, и пилот сбросил сверху его синий чемодан со словами:
– Лови, приятель!
Чемодан был большой, туго набитый – сюда поместилось почти всё, чем он владел, и Мик свалился, когда чемодан ударил его в грудь.
– Прости, приятель, – сказал пилот, а Мик поднялся и тупо смотрел на рыжую пыль, покрывшую его руки и одежду. – Привыкай к ней.
Пилот спустился и повернулся к нему спиной, а лицом к хвосту самолёта, бросив через плечо:
– Пардон, мне тут невтерпёж…
Мик вырос в приличной семье в Сиднее и был поражён, что можно вот так запросто помочиться на виду у всех, без тени смущения. Он и сам еле терпел, но лучше уж дождаться, когда самолёт улетит. Став старше и рассказывая иностранцам, что он родом из Сиднея, Мик добавлял: «Но Сидней – это не настоящая Австралия».
Он только-только начал постигать это, стоя посреди пустыни, – городской мальчик одиннадцати лет, переполняемый чувством, будто потерял всё, что имел в жизни.
Пилот покончил со своим делом, застегнул штаны и приветливо сказал:
– Никто тебя не встретил. Вот жалость. Но ты не волнуйся, кто-нибудь приедет, скоро. Оставлю тебе бутылку воды. И можешь взять мои бутерброды. С этой чёртовой пастой веджимайт[2] и огурцом. Вот ведь какая баба, знает же, что я такое не люблю.
– Почему вы тогда сами не готовите себе бутерброды? – сумничал Мик, но пилот только взглянул на него, будто сердясь, и ответил:
– Послушай моего совета, приятель, не женись. Лучше с собакой жить, говорю тебе.
Мик сел на чемодан и смотрел, как самолёт, снова взвихрив тучу пыли, поднимается в небо, блестя на солнце как новенький. Он сделал петлю, повернув к Порт-Хедленду, и на прощание помахал крыльями. Мику понравился этот странный, юморной, грубоватый человек, и он вдруг подумал, что, когда вырастет, возможно, тоже станет пилотом кукурузника или врачом, летающим по вызовам.
Шум мотора затих вдалеке, и Мик осознал своё полнейшее одиночество. Странно было не ощущать больше вибрацию и шум самолёта. Жара была оглушающей, и ему ничего не оставалось, кроме как сидеть, тщетно борясь с ужасом и паникой, что он остался один в этом пустынном, инопланетном ландшафте, где вокруг только колючий спинифекс[3] да раскалённые докрасна камни. Он открыл чемодан, достал футболку, чтобы прикрыть голову, потому что солнце прямо сжигало волосы, поджаривало лицо и губы, и снова сел. Заметил неподалёку ящерицу-тата, которая бесстрастно наблюдала за ним, поднимая то одну лапку, то другую, чтобы рассеять жару. Как будто махала ему.
Сегодня наступил конец долгого прощания. Прежде всего с Сиднеем. Да и других прощаний было более