Глава IV
– О моя Полька! – воскликнула Анжелика, обнимая пухлые плечи трактирщицы. – Вот уж никогда не думала, что встречу тебя вновь.
– Я тоже! Я ведь не знала, что ты жива. После того, что случилось на ярмарке Сен-Жермен… Всякий раз, говоря о Маркизе Ангелов, я обливалась слезами. Она была такая красивая девушка, говорила я, но ее сцапали легавые.
– И я встречаюсь с тобою в Квебеке! И ты держишь самую большую харчевню в городе. Знаменитая, уважаемая.
– А ты? Когда мы расстались, ты была, можно сказать, оборванкой и стражники вели тебя в тюрьму, а теперь ты выглядишь почти как королева Франции.
– В Квебеке! Кто бы мог подумать! Это невероятно!
– Нет! Это закономерно. Раз уж нас не смогли убить, куда еще податься, если не на край света? В этом городе есть все…
И она подняла руку ладонью вперед, словно клянясь:
– ВСЕ, поверь мне. Но пойдем же, я приготовила для тебя свиные ножки. Ты ведь любила их в те далекие времена в Нельской башне, когда мы оспаривали друг у друга благосклонность этого проходимца Николя Каламбредена.
Они уселись друг напротив друга перед камином, и госпожа Гонфарель, отведав с подобающе серьезным видом свой кулинарный шедевр из свиных ножек, принялась рассказывать Анжелике, каким образом она, побирушка, оказалась в Новой Франции.
Она подмигнула бывшей товарке:
– Меня отправили на Антильские острова как «женщину для поселенцев». Но по пути мой маршрут изменился. Все-таки Канада – это более почетно. – Она понизила голос: – Мне повезло: в порту, откуда мы отплывали, я встретила Гонфареля. Он сразу в меня втюрился, и, поскольку он направлялся в Канаду, мы устроили так, что я поплыла вместе с ним. Ах ты, моя бедная птичка! Нам еще столько всего надо друг другу рассказать. Так что боюсь, мы отсюда выйдем еще не скоро. Собственно, я теперь богата и держу и город, и Гонфареля в руках. С каждым годом мое дело расширяется, я все строю и строю. Тут магазин, там склад, а кое-где надстраивается этаж-другой. И знаешь, я сейчас строю часовню, или, как здесь говорят, молельню. А почему бы и нет? Я такое же творение Божье, как и другие, уж пусть не прогневаются эти набожные ханжи. И я тоже имею право славить Господа на свои деньги, если мне пришла такая охота. Пойдем, я тебе покажу, это красиво.
Она встала, но потом, передумав, взяла из посудного шкафа кувшин превосходной водки, которую держала, «чтобы забывать все напасти».
Усевшись рядом с Анжеликой перед камином, она щедрой рукой наполнила два оловянных кубка.
– Имей в виду, тут есть господа, которые возмущаются из-за моей молельни. Потому что не все мои дела так уж добродетельны, и все это знают. А вы мне скажите, кто добродетелен всегда и во всем? Однако это почему-то не мешает им строить церкви и молельни. Разве в городах королевства соборы не соседствуют с борделями? Поверь мне, так повелел Господь, и на это есть причины… Так что не я первая, не я последняя… Помнишь, как я начинала в Париже, на