– Золотая! – подтвердил Пашка. – Только ты никому не говори, а то Сашка обязательно сопрёт.
– И ты её отдашь?! – изумилась Зинка.
– Отдам! – легко согласился Пашка. – А то так денег ни за что не хватит…
– Правильно! – обрадовалась Зинка. – А если останется сдача, они тебе ещё мороженого купят и синие такие штаны, как у Кити были, называются джинсы, и ещё картошки и с салом нажарят…
– Я тебя обязательно позову, Зинка, ты не думай! – Пашка забрал у неё из рук гайку и торопливо стал прятать все сокровища в щель под полочку, на которой торчали ботинками с облезлыми мысками и сбитыми каблуками. – Не веришь?! – вдруг обернулся он.
Но Зинки уже не было рядом.
Мелькнула в дверном проёме её спина, втянутая в сведенные плечи голова. И Пашке показалось, что она тихо плакала.
Скандал начался сразу, как только Трындычиха утром вошла в спальню и почувствовала, проходя мимом кроватки Кучина, запах мочи. Она остановилась, сморщила нос, посмотрела на съёжвшегося под протёртым суконным одеялом мальчишку, и гримаса отвращения и ненависти передёрнула её. Одной рукой она выхватила из постели маленькое тельце и молча поволокла за собой. Две морщины, как две канавки, на переносице и вдоль всего лба врезались в Васькино лицо. Ноги его чуть доставали до пола, он летел по воздуху, хрипло попискивая от страха и нестерпимой боли в запястье и плече.
Стайки ребят, ещё полусонных, кидались врассыпную и прилипали спинами к стенам. Наконец, из мальчишечьего горла вырвался отчаянный вопль. Трындычиха от неожиданности затормозила, обернулась на орущего, и тут к этому крику присоединился другой – отчаянный, протяжный, перегораживающий дорогу. Посредине коридора стояла Нинка, в застиранном бумазеевом платьице серого цвета с когда-то розовыми цветочками, похожая на мухомор с чешуйчатой ножкой. Она орала, срываясь на сип от перенапряжения голоса:
– Не-е-ет! Не-е-ет! Не-е-ет!
Трындычиха, обернулась, опешила и смотрела на неё несколько мгновений, потом отодвинула рукой в сторону и сама, наконец, подала голос:
– Все вон отсюдова! – и понеслась дальше по коридору со своей добычей.
Что произошло в мгновение за этим – понять трудно, но в результате теперь громче всех орала сама мучительница. Ваську она машинально всё ещё держала в левой руке, а правой трясла, что было силы, и чем сильнее встряхивала, тем сильнее орала от боли! На её указательном пальце висела Нинка, мёртвой хваткой сомкнувшая челюсти. Она не могла их разжать, при каждом рывке в её шее что-то хрупало, и боль волной скатывалась к пяткам, она рычала, слюна заливала ей горло…
Через несколько секунд Нинка свалилась на пол, Трындычиха впихнула Ваську в туалет, повернула ключ, бросила его себе в карман и ринулась в кабинет медсестры – кровь заливала её толстую руку… За бурей последовала невероятная, казалось невозможная, тишина, и людей в доме будто стало меньше…
– Что случилось? – спросила Наталья Ивановна, когда едва переступила порог