«Номер роддома. Зачем мне номер роддома? Зачем?»
Из роддома тут же сообщили, что Кучина Зоя Сергеевна, второродящая…
«Вот так так! – Сиротенко почувствовал какой-то азарт. – Значит, у неё до этих ребят, ещё кто-то мог быть! Но по документам выходило, что по молодости вряд ли она могла родить кого-то до них… Запутанная история… Может, сама эта „корова“ что-то точно знает, – и он снова повторил её застрявшую в голове фразу. – А может, Кучина она по мужу?»
В памяти всплыло, как отец однажды сказал ему: «Род наш не прервётся, Ванька, мы в этих краях издавна, а фамилию ты не меняй, слышь?! Не тянись обратно к нашей… Может, потом, когда-нибудь… Ты что думаешь времена эти хорошие навсегда кончились, раз товарищ Сталин умер? Не верь! Запросто всё опять обернуться может. Не верь этой власти. А вернутся – потянет тебя фамилия моя в яму. Сиротенко так Сиротенко! Не в этом дело…»
Будто сейчас всё было: отец, сидящий на проваленном топчане и тяжко отдыхивающийся после очередного приступа кашля. Его впалые щёки то проваливались, то надувались до половины, их коричневая морщинистая кожа резко светлела, растягиваясь и становясь гладкой, отчего лицо приобретало совсем другое, клоунское выражение – глаза утопали в глазницах и тонкий нос проталкивался между двух шаров.
Через месяц звонков, писем, разговоров что-то стало проясняться, правда, плохо сходились даты, потому что эта Кучина не раз теряла паспорт, нигде не числилась и где была, никто не знал, а расписывалась, очевидно, так далеко от этих краёв, что расспросить кого-нибудь лично не представлялось возможным… Да и кому теперь было до этого дело!
«Раньше бы… – с сожалением подумал Сиротенко и вдруг ужаснулся этой мысли: – Раньше! Что со мной? Неужели это сладкое бремя власти и меня раздавило?! Раньше – это когда? Когда был сталинский порядок? Порядок, который меня в Сиротенко превратил?!! Да, бросишь тут курить… Тут сопьёшься, пожалуй! Вот что…»
А месяца через два, когда ему показалось, что он докопался до дна, вдруг ночью, ухмыляясь и изогнувшись над ним, так чтобы упереться носом в его лицо, выпростался из тьмы вопрос: «А может, она сейчас ещё кого-нибудь наплодила?»
И первым делом утром, дождавшись «приличного» времени, он позвонил Волосковой: «Всех, всех проверяй теперь, Ирина Васильевна, – сказал он в конце разговора. – А без этой проверки ни одного дела не подпишу!»
Посреди долгой зимы случился дождь. Не дождишко из пролетавшей тучки, а настоящий, обильный, обложной. Он заштриховал серый день, как опытный ретушер. Сугробы осели, накатанные колеи превратились в ручьи с ледяными берегами, дороги осклизли – ни пройти, ни проехать.
Ирина Васильевна стояла у окна и смотрела сквозь туманный воздух на почерневшие продрогшие веточки, с которых срывались капельки набегавшей влаги.
«Зиме – шубку, весне –