Со всех сторон фонари высвечивали на земле белесые пятна.
– Джени! – кричал Томас. – Джени, Джени, ответь мне!
Ни следа ноги на голой траве, ни обрывка ткани в колючем терновнике.
Снова пошел дождь, он слепил людям глаза; кипящие волны, разбиваясь об утесы, поднимали к вершине скалы облака колючих, как иглы, брызг.
Ветер неистовствовал на земле и в деревьях, он завывал, стенал, рыдал, как тысячи обезумевших дьяволов, летающих в воздухе.
Но вот Томас издал слабый крик. Он держал фонарь высоко над головой, и косой луч упал на фигуру Джанет около руин Замка.
Полупреклонив колени, она сидела на траве, ее руки были широко раскинуты, пальцы сжаты в кулак, голова запрокинута. Ее одежда промокла от дождя и брызг, длинные черные волосы в беспорядке свисали на лицо.
Ее щеки покрывали следы слез и дождя. Зубы впились в израненные губы, и кровь стекала из уголка рта. Глаза горели диким, первобытным огнем, огнем первых животных, бродивших по земле, и первой женщины, познавшей боль.
Томас опустился на колени рядом с Джанет, взял ее на руки и понес по мрачному склону холма вниз, в город, в ее собственный дом, где и уложил в кровать.
Шторм бушевал всю ночь, но вот ветер наконец утих, море устало от скорбных рыданий, и на Джанет снизошел мир.
И когда она поднесла к груди плачущего младенца с темными дикими глазами и черными волосами, то поняла, что, кроме него, ничто на свете уже не имеет значения, что тот, кого она ждала, наконец пришел.
Глава восьмая
– Джозеф, оставь брата в покое! Ты мучаешь его, как дьяволенок.
– Нет, не оставлю. Он взял мою лодку и не хочет отдавать обратно, – твердо сказал мальчик.
– Я только хотел посмотреть на ее форму, – плакал Сэмюэль, вытирая слезы с лица. – Я ничего с ней не сделал. Отстань от меня, Джо, мне больно. – Мальчики сражались на полу, младший подмял старшего, Сэмюэля, под себя.
Джо, с рассыпавшимися по лицу черными волосами, поднял голову и улыбнулся, в его карих глазах горел опасный огонек.
– Отдай, или я раскрою́ тебе лицо, – вкрадчиво сказал он.
– Ну уж нет, приятель, этого ты не сделаешь, – вмешался Томас и, вскочив с кресла, в котором сидел у камина, растащил дерущихся мальчиков. Сэмюэль был бледен и весь дрожал, Джо смеялся как ни в чем не бывало.
– Так-то вы ведете себя в Светлое воскресенье? Разве в школе вас ничему лучшему не научили? Стыдитесь. Сэмюэль, ты отправишься в свою комнату и ляжешь спать без ужина, а ты, Джозеф, получишь хорошую взбучку.
Плача про себя и стыдясь своего поведения, Сэмюэль спокойно отправился в кровать, и Томас остался наедине со вторым сыном.
Хотя Джо было только семь лет, он был слишком высок для своего возраста, ростом он уже почти догнал Сэмюэля, которому исполнилось одиннадцать. Он стоял пред отцом, гордо приподняв подбородок, закинув голову и не сводя с его лица прямого, открытого взгляда; он был так похож на мать, что Томас на мгновение отвернулся, затем собрал всю свою твердость и спросил:
– Тебе известно, что ты дурной,