Книга Витте (хотя и не им написанная) «О земстве» не преувеличивала несоответствия между самоуправлением и самодержавием123. Но она опоздала. Появись она в 70-х годах, покончили бы с самодержавием. Появись она в царствование Александра III, покончили бы с самоуправлением. Но она, как личное орудие Витте в борьбе за власть, совпала с эпохой, когда не было сил задушить самоуправление и не было смелости отказаться от самодержавия.
Межеумием была эпоха Николая II и в этическом смысле. Встрепенулось после смерти Александра III не только русское политическое сознание, но и русская мысль. В литературе, в искусстве и даже в религии началось пробуждение новых сил и течений. Властители дум той эпохи: Горький, Чехов, Андреев, Соллогуб, Мережковский, Брюсов, Блок и др[угие] в поисках новых путей сдвинули русскую этику от гармонии Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского к дисгармонии Бурлюка, Маяковского и всей гаммы импрессионизма и декадентства. Розанов с Тернавцевым подняли бунт духа. «Огарочники»124 подняли бунт плоти. И забурлили русский дух и русская плоть так, как не бурлили они со времен Татариновой. Если прибавить к этому разбереженную новыми экономическими принципами страсть к наживе (enrichissez-vous)[67], биржевую вакханалию и всяческую спекуляцию, охватившую средние и высшие круги (включая и дворцы), если прибавить сюда авантюризм, вызванный доступностью высших сфер к авантюрам и авантюристам, получится сплошное взбаламученное море идей и фактов, по которому суждено было двигаться без руля и без ветрил царской ладье.
Не менее трудным было для твердой власти и внешнее положение России. Стучать кулаком по столу, удить рыбу под шум европейской свалки, пить за здоровье «единственного друга России», жуликоватого черногорца, – все это и многое другое Запад прощал колоссу Александру III, но и малой доли такой «самобытности» не простил бы он тщедушному его сыну. Франко-русский союз, свернув Россию с ее традиционного пути внешней политики, заставил ее защищаться там, где прежде она могла найти защиту. Александр III передал своему сыну недружелюбие к «свиньям пруссакам». И это недружелюбие не умерил, а подчеркнул брак с германской принцессой. Недружелюбие это, питавшееся еще ревностью к успехам Вильгельма И, до поры до времени сдерживали только Витте и кн[язь] Мещерский. Недолюбливал Николай II и своего дядю Эдуарда за его английское высокомерие. А глодавшая его жажда личной славы (и счастья России), при напряженности европейского равновесия, при отсутствии на западе симпатий к русскому политическому строю и при страхе перед русской агрессивностью, – все это не давало Николаю II ясного представления, куда и как вести русский корабль в области внешних отношений. Не оправдывая авантюры на Ялу и устремления России к загадке Дальнего Востока, следует признать, что ошибки, которые привели Николая II к японской и великой войнам, до некоторой степени оправдываются полученным им наследием.
Трагедия личной жизни
И, наконец, трагедия личной жизни царя. В юности своей Николай II не