Кн[язь] Мещерский очень тактично дал схлынуть волне поверхностного либерализма и выждал в своем уединении неизбежного момента поворота. Поворот этот готовили граф Шереметев и Воронцов, поддержанные императрицей-матерью, в ту пору получившей исключительное влияние. Вознаграждая себя за долгую политическую пассивность, императрица Мария Федоровна ринулась в политику со всей импульсивностью своего живого темперамента. Способствовала этому полная политическая инертность ее невестки, императрицы Александры Федоровны101.
Дико застенчивая, по-институтски влюбленная, мещански сентиментальная и уже тогда тронутая крылом сгубившего ее мистицизма, эта немецкая «второго сорта» принцесса (Вильгельм II называл ее Alishen, а русская аристократия – «гессенской мухой») на престоле величайшей империи и в рамке всемогущества спряталась, как улитка, в раковину своего супружеского счастья и обывательского уюта. Как ни мало была политически подготовлена императрица-мать (все 13 лет царствования своего мужа – проплясавшая), она поняла, что безвольем ее влюбленного сына кто-нибудь должен воспользоваться, что Россией кто-либо должен управлять. В ту пору Витте, перешагнув из левого лагеря в правый, вернулся к гр[афу] Шереметеву и кн[язю] Мещерскому, помогших ему сломать шею либеральничавшего Горемыкина102.
Трио из Шереметева, Воронцова и Витте, возглавленное императрицей-матерью, выдвинуло на пост министра внутренних] дел самого известного из великосветских охотников и бонвиванов, дворянина старой марки, гастронома и милягу, егермейстера Дмитрия Сипягина (среди его друзей слывшего под кличкой «Митя Сипягин»). Час кн[язя] Мещерского пробил. Порванные со смертью Александра III нити между редакцией «Гражданина» и царским престолом связал близкий родственник и друг Мещерского, Сипягин. Ментор «отцов» стал ментором и «детей». Возглавлявшееся императрицей-матерью трио стало квартетом. А в квартете этом роль кн[язя] Мещерского, хоть и наименее заметная, стала наиболее существенной.
На долю издателя «Гражданина» выпало воспитать юного царя, создать то, чего не создали в нем ни отец, ни мать, ни его официальный воспитатель ген[ерал] Данилевский103, – его политическое мировоззрение, его самодержавную волю, – веру в правду, которую ему внушали, и, что важнее всего, – веру в себя. На этом амплуа издатель «Гражданина» специализировался, воспитав или стараясь воспитать в этом направлении целое поколение Романовых.
Его переписка с Александром III и с Николаем II в этом смысле исторична. То, что французы называют cheval de bataille[66] кн[язя] Мещерского, сводилось к приобщению юных венценосцев