Великий распад. Воспоминания. И. И. Колышко

бомбы и взрывы его ждали решительно на всех возможных путях возвращения в Зимний дворец. Весь первомартовский заговор был полиции известен заранее, и участники его должны были быть вот-вот схвачены. Желябов и Перовская уже были схвачены¹⁴¹. Знал ли об этом Лорис? Во всяком случае, он чего-то ждал, потому что уговаривал императора на развод не ехать. Но именно в это воскресенье подходил к государю на ординарца один из великих князей, и царь не хотел его огорчить.

      Можно поэтому предположить, что 1-го марта не было бы, если бы: 1) полиция поспешила с арестами, 2) если бы царь не поехал на развод и 3) если бы после первого взрыва царь не покинул кареты, чтобы подойти к раненым конвойцам, а послушался кучера, кричавшего:

      – Садитесь, Ваше величество, довезу!

      Все три обстоятельства случайные, и сочетание их представляет собою то, что называют роком. На императора Александра II было произведено до l-ro марта шесть покушений¹⁴², совершенных с большими шансами на успех, чем это последнее. Избежал он их почти чудом. В кругах, близких ко двору, объясняли это чудо так:

      – Покуда жива была императрица, она была его ангелом-хранителем.

      В кругах этих вину за катастрофу возлагали на двух ближайших к царю лиц: Лориса и кн[ягиню] Юрьевскую.

* * *

      День яркий, весенний. По Литейному и Загородному тянутся две телеги. Впереди и сзади войска. Бьют барабаны. Следом – несметная толпа. На телегах, привязанные спинами к лошадям, сидят «цареубийцы». Так написано мелом на досках, привешенных на груди каждого. Их пять – трое на одной телеге, двое на другой. Четыре мужчины, одна женщина. Худенькая, она жмется между двумя мужчинами. Это – Перовская, дочь бывшего министра¹⁴³. Другую женщину, Геею Гельфман, спасла беременность¹⁴⁴.

      Все пятеро бестолково раскачиваются на громыхающих телегах. Бледные лица кажутся обыденными. Выделяется только один с длинной черной бородой. Это – Желябов. Михайлов очень толст, Рысаков (бросивший первую бомбу) совсем мальчик, Кибальчич с лицом уездного учителя. Он спокойнее всех. Желябов, видимо бодрясь, нагибается к толпе и что-то говорит. Но бой барабанов заглушает его слова. У Михайлова, очевидно, затекли руки, он морщится и поводит плечами. Рысаков, как пойманный волчонок, дико оглядывается. А Перовская старается не качаться. Путь длинный. Солнце яркое. Любопытство несметной толпы жадное. Барабанная дробь неустанна. Мерный шаг войск непрерывен.

      Семеновский плац. Виселица. Море голов. Веселое посвистывание снующих у Царскосельского вокзала паровозов. Телеги подъехали, осужденных развязали, свели, выстроили на помосте виселицы, каждого у своей веревки. Покуда читают приговор, они потягивают онемевшими руками. Священник подносит крест. Первому Кибальчичу. После нескольких слов он целует, но не крестится. Рядом Михайлов, делает движение, чтобы перекреститься, но спохватывается и быстро целует. Следующий Желябов. Теперь, выпрямившись во весь большой рост, он очень красив. На белом, как снег, лице порхает не то усмешка, не то гримаса. Он