Плеве
Плеве понял разницу между Александром III и его сыном. И он угадал внутренний процесс, происходивший в венценосце под влиянием уроков кн[язя] Мещерского. Этот процесс, в интересах своей власти, он не задержал, а ускорил. Он всячески поощрял царскую самоуверенность и своеволие. Но эти черты Николая II он развивал не на почве широко понятой идеи самодержавной власти, а на почве узкого, почти шкурного страха. Плеве пугал царя революцией. И, хотя Николай II далеко не был трусом, он под влиянием жены не мог не реагировать на грозную перспективу. Так, в очень короткое время, Плеве занял в Царском Селе позицию, с которой не мог спорить ни Витте, ни кто-либо из других министров. Не ставя явных преград влиянию кн[язя] Мещерского, Плеве стремился локализировать это влияние областью, избранной самим князем – областью народного просвещения. Хотел даже сделать его министром народного просвещения. Разгадав игру своего протеже, Мещерский отказался. И стал развинчивать гайку взвинченной им царской воли. Но было уже поздно. Все усилия его обуздать раздразненный дух царского своеволия оказались тщетными. Безобразов не обучал царя управлять Россией, но он манил его счастьем России и славой его царя. Безобразов и Плеве шли по линии наименьшего сопротивления, по той линии, что расчистил кн[язь] Мещерский, заставив царя уверовать в себя. Перспективы кн[язя] Мещерского были отдаленны и туманны; перспективы Безобразова и Плеве – близки и ярки. А когда, после Мукдена и Цусимы108, Николай II увидел, куда привела его «вера в себя», он шарахнулся от нее.
Время от воинского разгрома в Манчжурии до первых признаков революции было самым тяжким в жизни царя. Он вновь потерял себя и вновь, как в первые дни царствования, стал игрушкой чужих влияний. Он не денонсировал своего «союза» с кн[язем] Мещерским, но ему было стыдно взглянуть в глаза своего «союзника». Не о чем было больше мечтать и с Безобразовым. И вообще, все мечтания в эти смутные дни являлись «бессмысленными». Неумолимая судьба стучала в дверь его дворца и сводила судорогой Россию. Взрыв у Варшавского вокзала109, разметавший в клочья российского герцога Альбу (Плеве)110, надорвал последние нити его веры в себя и придушил жажду личной славы. Но осталась еще, хоть и поблекшая, забота о счастье России. Остался и увеличился под влиянием жены и приближенных страх за участь семьи. В эти мучительные месяцы события сменялись с калейдоскопической быстротой. Назначение кн[язя] Мирского, шествие Гапона, назначение Булыгина, власть Трепова, Булыгинская конституция111 и вся та возня возле