– Ю-юсси!.. – пронеслось вдалеке.
«Опять она», – подумал Суттинен и, проглотив слюну, поднял тяжелый маузер.
Подняв маузер, воскликнул:
– Именем моей многострадальной партии! – и выстрелил в темноту: раз… другой… третий…
Ломая кусты, шарахнулась в сторону лошадь. Полковник вылетел из седла, закружились сорванные листья…
– Все, – тихо сказал лейтенант.
– Ю-юсси! – разрастался вопль сестры.
И в этот же момент сильные руки, словно выросшие из самой земли, вырвали Суттинена из седла. Тяжелый кулак опустился ему на лицо, застрявшую в стремени ногу рвануло болью.
– Ой, ой, ой! – закричал лейтенант.
А полковник бил его по лицу и приговаривал:
– Ситя виэля пууттуй!.. Кас туосса!.. Митя виэля!..[2]
Прискакала Кайса, упала в траву:
– Юсси, что с тобой?.. Юсси!.. Юсси!..
Суттинен шарил руками вокруг – искал маузер.
– Уйди… уйди, – говорил он, – убью!.. Уйди!..
– Рикко?.. Ты?..
Полковник встал, рванул пучок травы, долго вытирал руки. Потом сказал:
– Посмотри лошадь. Кажется, все три – в голову!..
Суттинен бессильно плакал, и высоко над ним висело черное небо. Только одно думал: «Умереть бы…»
– Рикко… Брат мой… Скажи – зачем?!
– Уйди, – прохрипел он.
– За что? – спросила Кайса.
– Уйди, сука!..
Полковник ударил его сапогом.
– Юсси, зачем?.. За что?.. Разве ты…
– Милая, хватит.
– «Милая», – повторил Суттинен, и страшная злоба, какой еще никогда не испытывал, захлестнула его: – Ты, ты, – сказал он, поднимаясь, – костлявая шлюха… Дерьмо!..
– Замолчи! – крикнул полковник.
– Нет, я скажу, я все скажу… И как она в банях, и как…
– Молчи, гад! – замахнулся полковник.
Кайса опустилась на колени, закрыла лицо руками.
– О-о-о! – простонала она. – Какой ты подлец! Какой…
– Поехали, – приказал Пеккала и взял под уздцы лошадь подполковника Кихтиля.
– Но какой ты подлец! – повторила Кайса и плюнула в лицо своему брату…
Долго ехали молча. Час, два, три.
Кайса плакала. Пеккала курил сигареты.
Лес из черного постепенно становился синим – наступал рассвет. Обозначилась изморозь на травах, под копытами похрустывал тонкий ледок. Петухи горланили в далеких селениях, однажды какой-то человек перебежал дорогу.
– О-ох! – тяжело и устало вздохнул Пеккала.
Кайса оглянулась: в седле сидел маленький, нахохлившийся от утренней свежести человек: лицо в жестких морщинах, рот поджат в тонкую складку, даже не видно губ; и на локтях куртки – большие заплаты, сама нашивала…
– Я люблю тебя, Юсси! – сказала она.
– Так что?
– Я люблю… вот и все!
Лошади пошли рядом, взмахивая головами: колени всадников терлись одно об другое, их локти почти касались.
– Слушай, Кайса, – сказал