Г. Вейгнер разменял и, приняв сложенную в четвертушку ассигнацию из рук девушки, поспешившей в ближайший двор дома, положил деньги в бумажник и продолжал путь. Вечером г. Вейгнер, проверяя деньги, был немало поражен, увидя, что сделался жертвой нового вида аферы.
Кредитный билет 25-рублевого достоинства, полученный им от девушки, оказался не более не менее как… рисунком, до того, впрочем, прекрасно выполненным, что сразу обмана не заметишь».
Годом же раньше по Невскому прошел первый трамвай. Мог бы пройти и раньше, но мешало соглашение с владельцами конки, оформившими в свое время долгоиграющие отношения с властями.
В том же году пустили и автобус. Правда, он назывался иначе – «омнибус-мотор», однако же смысл тот же самый: «Вчера, 4 октября, члены Санкт-Петербургского товарищества автомобильно-омнибусного сообщения совершили под руководством инженера-технолога Иванова пробный рейс на пока единственном в Петербурге омнибус-моторе. Рейс начался с пробега по Невскому проспекту. Весь Невский от Николаевского вокзала до Александровского сада омнибус прошел в 9 минут… Омнибус хорошо маневрировал, обгоняя конки и извозчиков, сворачивая для ломовиков и т.д.»
Спустя месяц рейсы стали регулярными.
Впечатляло железнодорожное агентство, открытое тоже, естественно, на Невском. Владимир Набоков писал: «В железнодорожном агентстве на Невском была выставлена двухаршинная модель коричневого спального вагона: международные составы того времени красились под дубовую обшивку, и эта дивная, тяжелая с виду вещь с медной надписью над окнами далеко превосходила в подробном правдоподобии все мои, хорошие, но явно жестяные и обобщенные, заводные поезда. Мать пробовала ее купить; увы, бельгиец-служащий был неумолим. Во время утренней прогулки с гувернанткой или воспитателем я всегда останавливался и молился на нее. Иметь в таком портативном виде, держать в руках так запросто вагон, который почти каждую осень нас уносил за границу, почти равнялось тому, чтобы быть и машинистом, и пассажиром, и цветными огнями, и пролетающей станцией с неподвижными фигурами, и отшлифованными до шелковистости рельсами, и туннелем в горах. Снаружи сквозь витрину модель была доступнее влюбленному взгляду, чем изнутри магазина, где мешали какие-то плакаты… Можно было разглядеть в проймах ее окон голубую обивку диванчиков, красноватую шлифовку и тисненую кожу внутренних стенок, вделанные в них зеркала, тюльпанообразные лампочки… Широкие окна чередовались с более узкими, то одиночными, то парными. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели».
Автомобиль к тому времени перестал удивлять. В общественном сознании он сделался великим социальным злом. Газеты возмущались: