Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный,
Страхом смертельным ужасно ужаленный,
Мечется – клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной…
Старая жизнь жалобно защищалась. Во всеуслышание заявлять о своих обывательских бедствиях было довольно рискованно. Защищался все чаще фольклор:
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.
Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте —
Цыпленки тоже хочут жить.
По проспетку, постукивая кокетливой тросточкой, прогуливался писатель Юрий Тынянов. Тросточка воспринималась как вызов современному обществу, как протест, как попытка сохранить предметы старого, царского быта. На писателя косо смотрели.
Мало кто знал, что у Тынянова прогрессировал рассеянный склероз, и он просто не мог ходить без палки.
А другой писатель, Хармс фраппировал советскую добропорядочную публику нарочно. Он гулял по Невскому в цилиндре и с диванным валиком под мышкой, задирал прохожих, залезал на фонари. Один из хармсовых знакомых вспоминал: «Однажды я пришел к Даниилу и застал его в задумчивости сидящим у стола. „Пойдем в турне по Невскому, – предложил Хармс, – подожди, зайду только в сарай, возьму ножку от стола“. Он принес большую – двумя руками не обхватить – ножку, перевернул ее и взял в одну руку: в верхней части ножка была достаточно узкой. Даниил подал мне краски, кисточку и сказал: „Займись художеством – разукрась мне физиономию“. Я нарисовал на лбу его кружок, на щеках крестик и кружок, наделал морщин и мы тронулись. Хармс сунул мне в руки блокнот и сказал: „Записывай, что прохожие говорить будут“. Мы вышли на Невский, послышались реплики: „Безумец… футурист… сбежал из сумасшедшего дома…“ Некоторые улыбались: „Каких только чудаков на свете нет“, другие смотрели с неудовольствием».
Совсем не то был Зощенко – еще один завсегдатай проспекта. О нем писал Корней Чуковский: «Увидел третьего дня вечером на Невском какого-то человека, который стоял у окна винного склада и печально изучал стоящие там бутылки. Человек показался мне знакомым. Я всмотрелся – Зощенко. Чудесно одет, лицо молодое, красивое, немного надменное. Я сказал ему: – Недавно я думал о вас, что вы – самый счастливый человек в СССР. У вас молодость, слава, талант, красота – и деньги. Все 150 000 000 остального населения страны должны жадно завидовать вам.
Он сказал понуро: – А у меня такая тоска, что я уже третью