упраздняет пределы пространства – свернув с хайвея,
бредешь по брусчатке, срастаясь с картиной, —
пешеходом под гору, еще левее —
деревянный барак, лопухи. Начало.
Бузина в огороде. Травяной рай,
где желанный кол и даже мочало
не измочалено жизнью: иди, выбирай,
примеряй будущее по плечу и росту
(в летчики бы пошел – пусть научат),
в будущее из детства смотреть просто,
даже если мысли о смерти мучат.
Серебристый голос и рубка дров.
Стоматит. Кормление с ложечки. Чтение сказок.
Не видать бы старенья матерей и отцов.
Не глядеть бы в лица посмертных масок.
«Липа». Шуберт над озером Нарочь,
и в зеркальную воду, что отравлена напрочь,
снова вхожу. И летят обертоны,
заглушая прибой нью-йоркского полдня.
Мы живем, корнями врастая во время,
подставляя ветрам поредевшие кроны,
о том, чего не случилось, помня.
Обживаю пространства, скряга и мот,
и кесарево отдаю суесловью.
Жизнь, золотая растрата, коль повезет,
ты подкатишь к острову-изголовью,
и царевич выйдет из бочки на берег,
он не знает бессмертья и в смерть не верит.
Двор. Деревянный барак. Рубка дров.
И на свете так много еще островов.
В поисках Атлантид
Выйдешь однажды из дома
звёзд не увидишь окрест,
темень ударит по темени,
как далеко от тех мест,
где – уж не вспомнишь – когда-то
царствовал чертополох,
княжила липа космато,
ближе казался Бог.
Я шашкой рубил крапиву
и выходил из боев
израненный и счастливый
в казачьих погонах репьёв.
Детство чем дальше, тем ближе,
хоть поросли быльём
дальние звёзды над крышей
и деревянный дом.
Снов коротких новеллы,
памяти свет слепит.
Надежды мои – каравеллы
в поисках Атлантид.
Чините сети и латайте парус —
да будет нынче в утлом мире штопка!
Душа моя по всем морям металась,
но прошлое годится на растопку
и дым отечества – там, за кормой,
а мы опять в пути к отчизне дальной:
страна души – страда души с судьбой,
но плач детей страны многострадальной
в ночи сирен перекрывает пенье;
воск для ушей, а для души – терпенье.
Давай же созидать и крылья альбатроса
и трели соловья, узоры мотылька,
гончарный круг и медь, и спицы, и колёса,
и крылья ветряка, и формулу цветка.
Создам ли из ребра ещё одно творенье –
и свет, и тьму, и твердь, и ангельское пенье?
Вчера ещё не смог бы – веры не хватало,
но я тебя увидел, адское зерцало,
не Беатриче,