Я помню, что ко всему загадочному и необъяснимому меня тянуло всегда, с самого раннего детства. Откуда взялась эта тяга, сказать не берусь, мы с сестрой росли в очень светской, я бы даже сказала – советской семье. Мама с папой были людьми неверующими, традиций, ни татарских, ни удмуртских не соблюдали, между собой и с нами, детьми, разговаривали исключительно на русском языке. Так что в глубине души я себя искренне считала (и считаю до сих пор) вне каких-либо наций и вероисповеданий. И если бы не бабушки – мамина и папина, между которыми в те годы шла негласная борьба за самоидентификацию внучек, я бы такими вещами вообще не забивала голову.
Кажется, в противостоянии этом значительный перевес сил все же был на стороне бабы Люды – просто в силу географии. Мы жили в одном городе, а первые четыре года моей жизни и в одной квартире. Затем бабушка с дедом переехали в соседний район, но мы все равно много времени проводили вместе. Так что ее влияние на меня было велико. Но бабушка Дуся тоже не сдавала позиций – часто приезжала в гости или забирала любимую внучку к себе на лето в Нижний Тагил. Мама рассказывала, как в пятилетнем возрасте я носилась по вагону поезда и, заглядывая во все купе подряд, громко объявляла соседям, что я «таталка». Кто мог меня этому научить? Только баба Дуся!
Временами зов крови – удмуртской, татарской и бог знает какой еще, буквально рвал меня на части. В голове был полный винегрет. Вера в загробную жизнь и силу молитв соседствовала с соблюдением обрядов вроде плевания через плечо и стучания по дереву. Домовые и лешие мирно уживались с великомучениками вроде Николая Чудотоворца и целителя Пантелеймона. Словом, каждую секунду я ощущала вокруг себя присутствие чего-то незримого, необъяснимого, но – бесконечно манящего.
В детстве бабушка с дедом часто брали меня с собой на кладбище. Однажды даже потеряли меня в лабиринте могил. После поминок пошли домой и лишь на полпути спохватились: чего-то не хватает. Бросились назад, а внучки уж и след простыл. Где я была, что делала, как нашлась – никому неведомо. Отыскалась и ладно.
Помню лишь, что кладбища никогда меня не пугали. Разумеется, днем. Отправиться туда ночью я не отважилась бы ни за какие коврижки.
Бабушка Люда учила, что не ухаживать за могилами – грех. Она не могла спокойно пройти мимо заброшенной – «ничейной» могилки. Непременно остановится, поправит памятник, накрошит птицам хлеба – у нее это называлось подать мертвым милостыньку.
Пока бабушка прибирается, я отправляюсь бродить вдоль кладбищенских рядов, глазею на фотографии умерших, подсчитываю в уме, сколько им было лет, когда их не стало. Ну и заодно представляю, как именно они ушли из жизни. Мне кажется ужасно несправедливым, что об этом не пишут на памятниках. Ведь это так интересно – знать, кто от чего умер! Особенно притягивали меня детские надгробья. Как сейчас вижу железную пирамидку со стеклянным