Обидные прозвища к нему тоже в детстве не липли. Папа был хулиганом, так что попробовал бы кто-то во дворе его задеть – мигом схлопотал бы по шее.
А вот папиному старшему брату Грише не повезло, он рос мальчиком тихим, не драчливым. Его родители (мои бабушка с дедом) нарекли первенца Галимзяном, поэтому ребята во дворе постоянно дразнили Гришку голым или того хуже – Галей.
В конце концов, парню это надоело и в шестнадцать лет, перед тем как получить паспорт, он заявил отцу, что татарином быть не желает. Дома разразился страшный скандал! Дед порол отступника ремнем, взывал к его разуму и совести. Тщетно! Гриша сменил не только имя, но и фамилию – взял бабушкину девичью.
Как же я понимаю дядю Гришу! Временами мне тоже хотелось взять мамину фамилию, стать скромной и неприметной Ивановой.
Ведь стоило учительнице завести на уроке речь о нашествии татаро-монголов, как одноклассники дружно поворачивали головы в мою сторону и с ехидными улыбочками пригвождали меня к позорному столбу: вот, мол, всё из-за твоих!
Умом я понимала, что за время татаро-монгольского ига, в пору этой суперконтинентальной неразберихи случалось всякое. Но я-то! Лично я тут причем?
В такие минуты я чувствовала себя какой-то неполноценной, человеком второго сорта, и чтобы хоть как-то защититься от нападок, мстительно представляла, как какая-нибудь пра-пра-прабабка какого-нибудь моего особо вредного одноклассника соблазняет тонкоусого, сладкоглазого малая. И теперь в его жилах – жилах того, кто мнит себя стопроцентно русским, тоже течет кровь Чингисхана, Батыя, Мамая…
В моих-то точно течет – к прабабке не ходи. Правда, за столетия в ней столько всего намешалось, что поди разберись, кто там и с кем согрешил. Не зря же меня принимают за свою и татары, и узбеки, и цыгане с армянами. Уверяют, что я похожа и на туркменку, и на таджичку. Даже на грузинку.
Но вот беда, когда восточные собратья пытаются заговорить со мной на своем родном языке, я, как и мой отец, теряюсь, потому что ничегошеньки не понимаю. Хотя вроде бы и внешность, и фамилия обязывают.
Помню, как моя татарская бабушка привезла нас с сестрой под Казань, в глухую деревню Алабердино, где русским духом даже и не пахло. Здесь, предвкушала бабушка, нас живо привадят к родному наречию. И что же? Татарский мы с сестрой так и не выучили, зато в лексиконе местных жителей появилась уйма русских словечек. «Ох уж эти городские! – ругались потом старожилы, – Шайтан их подери!»
Да, кстати, о фамилии. Перебирая семейные архивы, я случайно обнаружила, что она у нас, оказывается, липовая. По отцовской линии испокон веков все были Хабиевы. Но прадед учудил: когда получал паспорт у себя в деревне, взял и объявил себя «Любимым Аллахом» – Хабибуллиным то есть.
Паспортистка в сельсовете не стала вникать что к чему – записала, как велели.
Сейчас трудно сказать, почему мой прадед решил