Ночной выходить не торопился. Неспеша свернул «производство», оценивая гостя. – Лицо спокойное, не жлобское. Мужик крепкий, тренированный. На бандита не похож, скорее из военных. – Неслышно подошел, поздоровался и произнес.
– Ресторан закрыт. Посторонним здесь находиться не положено.
– Доброй ночи, – обрадовался мужчина и слегка замялся. Таинственно улыбнулся. – Понимаешь, старик, дело такое. В командировку едем, сели пульку расписать, надо бутылочку коньяка.
Коньяк для Клокова – товар невыгодный, государственный, навара никакого. Но если «дать понять», могут отблагодарить. Он внимательнее присмотрелся к клиенту. – Дорогие часы, фирменные кроссовки, но смахивает на человека «казенного», чувствуется, что лишних денег у него не водится. Такой не даст, если не намекнуть.
– Я сторож, товаром не распоряжаюсь, приходите завтра. – Деликатно начал Василий.
– Дорога ложка к обеду. Сторож, брат, самая главная фигура, – протянул пачку «Мальборо». – Что охраняю, то и маю, шучу, – гость заискивающе улыбнулся.
– Мне не жалко, но из-за этой бутылки директор мне целую лекцию прочтет. Вы, случайно, не из проверяющих?
– Да ты чего, отец, я простой советский офицер КГБ. – Достал «книжечку», развернул. – Меня бояться нечего. Бутылочку армянского, «полковника», без сдачи.
Сверху получилось немного, но и на том спасибо.
Состав притормаживал. Станция. В умывальник идти не надо. Если «чужие» подсядут, проводники упредят. Приготовился к «осаде».
После Москвы, на каждой станции днем и ночью одолевают слезными просьбами женщины. Колбаски копченой или курева дешевого просят. А тронется поезд, пассажиры с вещами «достанут». Будут ходить зад назад и, столкнувшись в ресторане, станут препираться, кто кому дорогу уступать должен. Как говорит Антоныч, каждый считает, что у него галифе ширше.
Завизжали тормоза. В двери заколотили, наперебой закричали, – отец родной, колбаски бы хорошей, папиросов. Мужики забодали, курить нечего, одна Америк, будь она неладна.
– Нету, милые, нету. Ночь, закрыто.
Неожиданно вперед вышел дядька в большой кепке, резиновых сапогах и телогрейке, подпоясанной ремнем с блестящей бляхой. – Цыц, вороны базарные, – прикрикнул он. – Человека от дела отрываете. От колбаски морды треснут. – Протянув деньги, строго добавил, – две, красненького.
– Пьянь несусветная, – набросились на него женщины, – чумы на вас нет. Дня им мало, так по ночам нахлебаться не могут.
Я, мать, не пьянь, а трудящий человек. В депо работаю, в вечернюю смену. Обеспечиваю бесперебойное движение на пу