Люди блуждали по этим лабиринтам еще в девятнадцатом веке и оставляли записи, будто в настенной книге посещений, – легкомысленно подумал Веденяпин и вовсе успокоился, принимая свое путешествие по одесскому подземелью, как должное и даже весьма увлекательное.
На девятом часу блужданий Веденяпин внезапно устал. Он присел на груду обломков известняка, приткнулся ничком в сухую каменную нишу и… заснул, словно потерял от переживаний и усталости сознание.
Судя по фосфорическому циферблату наручных часов, пролежал он в беспамятстве недолго, часа три. Открыл глаза в кромешной тьме, вздрогнул от короткой волны ужаса по всему организму, когда осознал, где находится. Тут же успокоился и бодрым шагом отправился далее, по скользкому, липкому руслу, вниз по течению зловонной жижи, подсвечивая себе путь короткими сполохами пламени дешевой газовой зажигалки.
На киностудии и в гостинице за эти сутки никто актера не хватился, не поинтересовался, здоров ли он, жив ли. Когда Роман не явился на съемочную площадку, посчитали, что актер в запое. Нашлось, что снимать и без его участия. Съемочный день посвятили главной героине, ее романтическим прогулкам в одиночестве по пляжам Ланжерона. Генеральный продюсер Берестов милостиво позволил угрюмому второму оператору Роберту Воротову подснять эротический кадр с купанием обнаженной худышки актрисы в волнах на закате, в лучах багрового солнца. Но уже было понятно, что фильм не спасти. Главный актер подлечил нос, разбитый перчаткой со щебенкой, прихватил гитару для шансона и с круизной халтуры возвращаться не собирался. Бесследно исчезли актрисы Яна и Инга, без которых, в принципе, можно было обойтись, но их исчезновение создало для администрации фильма лишние сложности и заставили заниматься бесчисленными отписками в самые различные инстанции.
Между тем, упорный скиталец подземелий Роман Веденяпин, мерзкий и вонючий, липкий и скользкий, как последний бомжара, что ночует по горло в канализации, выполз на свободу из каменной щели утеса далеко за одесским портом. Увидев утренний свет в конце мрачного тоннеля, он пополз на карачках, изодрал, вымазал вонючей грязью брюки на коленях, уделал в мерзкой жиже когда-то модный, вельветовый пиджак, продрал материю на локтях, неловко вывалился из этой жуткой клоаки в ослепительное солнечное марево и покатился в клубах известняковой пыли к морю. Полуслепой, полубезумный, сбросив на песок пляжа липкий студень пиджака, не снимая грязных брюк и рубашки, долго плескался Веденяпин в прохладных водах Черного моря.
После злоключений последних суток наглого, бесстыжего выпивоху актера будто подменили.