Удалился в кухню, через минуту вышел, торжественно неся в руке литровую бутылку:
– Слеза! Мамка гнала. Утром голова свежа, тело бодро и дух приподнят. Рюмашки неси, паря.
– Держи стопарики!
Выпили. Парфен крякнул:
– Эк, хороша! И ни грамма сивухой не отдает.
– Я же говорил.
– Завтра баньку стопим. Напаримся. А и вода в речке теплая. До сна купнёмся. Верхнюю пыль смоешь.
– Говорила сынку: баньку к приезду дорогого гостя сладить. Так нет. Упрямец, Парфёнка мой.
– Ничего, тетя Женя. После вагонной жарыни в проточную водицу – красота! Тело прохладится, душа возликует. – Подмигнул Семен.
– Что ж, как знаете, молодежь. Справитесь, а я к Гавриловне наведаюсь, огурчиков снесу. Тяжело ей с огородом управляться: годы! Дай Бог, картоху выкопать.
– Ладно, обещал, помогу твоей Гавриловне, – кивнул Парфен. – Да мы не засидимся. Что здоровым парням животы набивать? Закругляйся, Сеня. Чаю хочешь?
– Чайку с удовольствием! Обожаю сей напиток. Бывало, с мамкой вечерком сидим из блюдца сёрбаем и в телек пялимся. Конечно, зимой больше. А летом дел невпроворот: скотина, огород, рыбалка. Осень – охотняя пора: сею для медведя, кабана овес в дальнем наделе. Попробуешь вяленой медвежатины. Вкус необыкновенный!
– Я медведя кушал! Парни в Большой Вишере, дружки-приятели, охотничий бизнес имеют. В самой глуши (вездеходом сутки трястись по болотинам) поставили рубленый дом, огромную баню. Возят олигархов стрелять лося, кабана и того же медведя. Фото памятные. Те платят немерено, конечно, по заказу девчонок из Новгорода берут.
– Охота не терпит мирских сует. Но теперь и на Урале орудуют браконьеры целыми бандами. Где крутятся большие деньги – что такое жизнь пары-тройки егерей?
– А говоришь, не терпит. Бьют зверя почем зря. Читал, у вас тигров осталось около пятисот, а леопардов и того меньше, пятьдесят.
– Это не у нас. Амур, знаешь где? От нас пылить еще тысяч пять километров. На Урале, брат, тигры не живут. А вот Снежного человека однажды сам видел.
– У нас тоже андошка водится. Однажды похитил Снежный человек бабу из деревни Селищи, странная была и люди не любили. Авдотья не могла жить с людьми, однажды собрала узелок и в лес. Ночевала в барсучьих норах, в шалашах из мохнатых еловых лап. Видели поначалу, а вскоре и след простыл. А как-то попала на глаза охотнику, с шерстяным дитем, говорят, лицом в мать. Так местные и назвали лесного человека авдошкой или андошкой. Такая вот притча.
А еще был случай. Там же, в Селищах. Сосватал девушку Настю парень Василий. Поделки из дерева мастерил, и в Новгород возил продавать. Однажды пошли девчата в лес по ягоды. Разбрелись кто куда, потом домой идти, а подружки нет. Решили, что раньше их вернулась. Но в деревню Настя не пришла. Жители искали неделю впустую, а Василий вернулся из города и нашел свою невесту, ягоды собирала. Отказалась идти с ним.
– Не могу, – говорит, – теперь лесному жителю предназначена.
Выследил Василий обоих и с горя порубил топором и Настю,