Апофеоза дух николаевских уставов достигает в «Уставе для управления армиями в мирное и военное время» (1846). Напрасно искать в нем обязанностей главнокомандующего, подобных описанным в петровском уставе; от генералов уже не требовали «великого искусства и храбрости», наводящих страх на врагов и располагающих к доверию подчиненных. В мирное время главнокомандующему полагалось охранять в армии порядок, повиновение и чинопочитание во всей их строгости (§ 36), требовать от войск совершенной исправности в обучении, в оружии, в амуниции и в обозе (§ 38), а также иметь особенное попечение о сокращении расходов и изыскивать способы к выгоднейшему содержанию армии (§ 48). Очевидно, что как только командиры и начальники начинают заботиться о сокращении расходов на содержание армии, она перестает быть армией, обращаясь в худо ли, хорошо ли вооруженное сборище, не представляющее, впрочем, опасности для неприятеля, во всем уподобившись щедринскому богатырю.
Собственно, за это же самое главнокомандующий ответствовал в военное время. Венчает его обязанности безобразнейшая фраза, от которой за версту тянет канцелярией: «Попечение об устройстве армии во всех отношениях и выгоднейшее (опять это выгоднейшее, как на рынке. – С. З.), сколь возможно, употребление для успеха военных действий вверенных главнокомандующему войск составляет существенную обязанность его в военное время» [160, с. 29]. Существенную, но не единственную! Аналогично, все начальники, включая артиллерийских и инженерных, более обязаны были печься о снабжении и укомплектовании, чем о действительном руководстве войсками на войне. Сослагательное наклонение, какое-то торгашеское попечение о выгодах, вкупе с отсутствием упоминания о победах объясняет, почему надеяться на победу в Восточной войне мы попросту не могли по уставу. И опять, война на страницах устава ведется будто бы в безвоздушном пространстве – само слово «неприятель» почти не встречается.
Не столько превосходству англичан и французов в нарезном оружии, что убедительно показал А. А. Керсновский, мы были обязаны поражением, сколько нашей бюрократизированной военной машине, утратившей суворовский глазомер. Вообще для всех воинских уставов николаевского царствования характерно следующее: механика военной службы разработана в деталях, а духа войны и победы нет!
Достаточно характерно, что о курсе военной администрации, который читался в 1853 г. в Академии Генерального штаба, говорили, что «эта совершенно новая наука составляет, так сказать, душу войска (курсив мой. – С. З.)» [61,