В этой связи можно было уже переходить от внушения, неразрывно связанного с управлением волей солдата, к формированию у него убеждений, осознанных на твердом понимании и расчете, в основе которого лежал все тот же суворовский глазомер, например, что «пехоте нелегко попадать в кавалерию, быстро несущуюся. Дальние прицельные выстрелы ее в таком случае бывают неверны, а прямых выстрелов она не успеет сделать более одного, как головной эскадрон будет уже в каре» [73, с. 111]. Какая великолепная уверенность, что никакой непреоборимый отпор не сможет сдержать нашу смело врубающуюся во вражеские ряды кавалерию!
В Русско-турецкую войну (1877–1878) воспитанные на этом уставе лейб-гусары лихо перескакивали через траншеи противника при Телише (1877), совсем как стародубовские карабинеры при Рымнике. В руках умелого командующего русская кавалерия оказывалась способной и на дерзкие операции, как дивизия генерала Струкова, рейдом на Адрианополь приблизившая победное завершение войны.
Воинские уставы периода заката империи
Появление новых уставов после окончания войны, как представляется, было вызвано не сколько сугубо военными причинами, сколько осложнившейся внутриполитической обстановкой после убийства народовольцами Александра II. Курс на сворачивание всего, хоть немного отдающего либеральным духом, взятый его сыном, на деле привел к подавлению всего живого, свежо и оригинально мыслящего. Эта тенденция немедленно отразилась на языке и в духе уставов.
Индикатором перемен может служить описание строевой стойки из «Воинского устава о строевой пехотной службе» (1881): «В строю нужно стоять прямо, но без натяжки, имея каблуки вместе и на одной линии; носки должны быть развернуты на ширину затылка приклада; колени – вытянуты, но не натянуты; грудь и все тело нужно подать немного вперед, не выставляя бедер и не сгибая поясницы; плечи должны быть развернуты и свободно и ровно опущены; руки должны быть опущены так, чтобы кисти были сбоку ляшки, имея пальцы слегка согнутыми и касаясь мизинцем шва шаровар; голову держать прямо, несколько подобрав подбородок; смотреть – прямо перед собою» [119, с. 10–11]. Почти полная копия описания стойки образца 1797 года! Налицо явная тенденция обращения к языку почти вековой давности, что отлично иллюстрирует взаимозависимость общественного сознания и общественной речи. Если сравнить описание стойки по количеству слов с соответствующими местами уставов 1797 и 1862 гг., получится следующее: 117–36–82.
Дух устава вполне соответствует языку. В нем нет уже ни слова ни о товарищах, ни о сметливости. Солдатским качеством становится не совсем понятная твердость, в которой сквозит чуть ли не щедринская непреклонность: «В шеренгах люди становятся по росту (справа налево), причем в первую шеренгу выбираются наиболее твердые по строю» [119, с. 8].
Включенная в устав «Инструкция для действия роты и батальона в бою», заменившая таковую