Все стихли в ожидании продолжения монолога, однако Вася умолк, обвел всех внимательным мутным взором, попутно вспоминая, с чего, собственно, начался весь сыр-бор, и так и не преуспев в этом, все равно заплакал от не вполне конкретного умиления. Мало-помалу к нему стали присоединяться все остальные. Даже Андрей Павлович пустил одну-другую, сначала конспиративную, а потом самую настоящую слезу в общий котел.
Только лицо Верочки, застыв, выражало холодное отчуждение.
– Соборность, – хлюпая носом, констатировал Вася. – Артельность. Плачем вместе, смеемся вместе. Хорошо-то как без жидов, – и тут он заулыбался блаженно.
И все, кроме, конечно, Верочки, заулыбались.
– Жидам крышка, к гадалке не ходить, – ощутив себя на волне успеха, решился на продолжение достаточно неожиданно свалившегося на него бенефиса Кротов. – У руля России больше им никогда не бывать. Но мало, други, стереть евреев из будущего, их надо из прошлого попереть. Больше скажу: попереть их из прошлого гораздо важнее, чем из настоящего и будущего. А то что же это такое, если даже сочинение главного и любимого марша нашей родины, сакрального во всех смыслах «Прощания славянки», без жидов не обошлось. Да чего там – жид, надо полагать, и сочинил.
– А вот и чадолюбивый отец наш! – благополучно прервав себя на самом интересном месте и наверняка мгновенно забыв о темных сторонах истинного этнического происхождения главного национального марша, широко распахнул объятия навстречу нарисовавшемуся в дверном проеме отцу Дмитрию мало предсказуемый художник. Впрочем, на этом он иссяк, повалившись на ближайшее посадочное место.
Воспользовавшись относительным затишьем, священник и кагэбист усердно принялись не замечать друг друга и делали это до тех пор, пока не сошлись перед уже упомянутым полотном Василия Кротова.
Инициативу, как всегда, проявил Андрюша:
– Что же ты в раввины-то не подался?
– Зато ты теперь – комиссар.
– Да, уж.
– М-да.
Так они подакали и помычали в задумчивости, в сущности уже в общих чертах угадывая будущее, в котором стоят теперь, обнявшись, перед отверстием в полу кабинета старшего лейтенанта КГБ Андрея Павловича Петрова.
– Очень странно, – осторожно высвобождаясь из крепких офицерских объятий, на этот раз первым прервал молчание отец Дмитрий, – мне кажется, вы и тогда были уже старшим лейтенантом.
– Честно говоря, старшим лейтенантом я и тогда уже не был. А впрочем, точно не знаю. Да и никто никогда не узнает. Во-первых, КГБ умеет хранить свои тайны, а во-вторых – объективно довольно трудно вычислить истинные звания наших товарищей. Вполне может оказаться, например, что товарищ маршал является моим осведомителем, а сам я завербован каким-нибудь младшим оперуполномоченным