Как я добыл меч? Эту железку длинной в четыре неполных пяди, иззубренную и сточенную к крестовине, обмотанную вместо доброго ухватистого кожаного шнура каким-то тряпьём? Снял с трупа стражника. Которого загрыз собственными зубами, пока тот перестёгивал мои кандальные цепи со стены на неподъёмное бревно. Почему меня не пришиб второй? Потому что, пока он вытирал рожу от ошмётков кадыка своего подельника, которые я выплюнул, я любезно проткнул ему живот.
Но теперь-то я смог избавиться от этой нелепой железной палки, которую он именовал мечом, и поискать что-то более приличествующее такому, как я. Помнят ли там, в мягком подбрюшье королевства Арника, кто я такой? Помнят ли в королевском совете, как все их грязные поручения, за которые не брался ни один паладин, вдруг чудесным образом исполнялись? Хотят ли эти важные графы-хранители помнить об этом? А лорд-канцлер – он помнит, что когда-то у него был сын? Младший сын, не тот, белоручка и идиотик, который займёт папочкино тёплое место. Сын, которому с детства совали в руку меч вместо сластей, приговаривая: бей, бей, бей. Бей!
Я наконец-то нашёл подходящую железяку. Нет, ещё не меч, но всяко лучше того кретинского изврата, что таскал ранее. Это – иначе назвать не повернётся язык – хотя бы имело зачатки баланса и остроты. Что ж, побарахтаемся, Эрвин! Ещё не вечер! Ещё уже ночь, избитый, голодный придурок, звенящий остатками цепей! Ты проклят! Законопачен в самую глухую нору. Впереди десять ярусов охраны, лучники на вышках и пустошь длинной в жизнь.
Я осторожно замотал цепи обрывками ткани. Не трут, не звенят. Я замотал их так, чтобы отразить удар меча, если придётся. Пока ещё внезапность на моей стороне. Я подошёл к мощной двери. Прислушался. Один пост пройден. Никакой карты, никакого плана здания у меня не имелось. Зато я стянул с покойника хорошие сапоги, а с другого – плащ. Теперь, если на следующей остановке я обнаружу спирт или самогон – буду вполне счастлив.
Я тихонько приоткрыл дверь. Пока ничего. Лестница, освещённая факелами. Горят эти смоляные свечки долго – по трое суток. А может, и больше. Смотря, что за смола. Наши алхимики варят долгогорелку. Из чего – простой люд не спрашивает. А что, бывает, разбадяжат, и полдеревни сдохло – ну, что ж, мор. Мор, говорят нам. Я крепче сжал рукоять. Рашель, моя Рашель, ты никогда не верила в эту ложь. Ты не верила.
Я осторожно, выверяя каждое движение, поднялся до следующей двери. Она заперта.
– Отопри, э, слышь! – я попытался изобразить пьяный возглас охранника. Получилось правдоподобнее, чем я ожидал.
– Маркус? Кого там кмхеры притащили?! Маркус, ты?
Соглашаться сразу опасно.
– Да ты что, оглох? Какой Маркус? Он там в блевотине лежит – открывай скорее!
Ключ медленно повернулся в замке. Того мне и надо. Двери открываются внутрь – чтобы можно было забаррикадироваться. Умники. Я рванул дверь на себя и ткнул железякой. Пишут поэтики – как сквозь масло. Ткните в тушу коровы ножом – без замаха, от себя вперёд. Узнаете, масло или нет. Я ласково взял мужика за затылок