Далее Бунатян сказал: «Я, наверное, выражу общие чувства, если скажу, что внешнеполитические шаги нашей партии вызывают у нас полное одобрение и гордость. Мне также кажется, что политика партии нашла блестящее выражение в речах Л. И. Брежнева в Болгарии, Индии, Узбекистане и особенно на конгрессе миролюбивых сил в Москве. Нет сомнения, что во всём этом велика роль Брежнева. Поэтому явно неуместным мне кажется тот взрыв славословия в адрес генерального секретаря, который сопровождал его приезд в Ташкент».
(Я помню из телевизионного репортажа, как встречали Брежнева в Ташкенте. Это был будний день, но никто, видимо, не работал. Все и на привокзальной площади и вдоль пути следования кортежа были в национальных одеждах, пели, плясали и расточали безмерную радость. Эти картинки и явно неадекватный вид Брежнева надолго оставили очень негативное впечатление).
Прения продолжались, но в зале уже не проявляли к ним интереса: все были под впечатлением необычного выступления Бунатяна.
Через некоторое время слово взял Меренищев. Было понятно, что он не мог промолчать, так как в противном случае в обкоме партии его обвинили бы за то, что не дал отпор «незрелым» высказываниям Бунатяна. Как ни пытался Меренищев произвести впечатление уверенного в себе человека, в сравнении с яркой речью Бунатяна его выступление оказалось весьма бледным. Он явно был в растерянности и высказал свою позицию только по журналу «Коммунист», сказав, что если Бунатян нашёл указанную им статью непонятной, надо было просто написать в редакцию, а не выносить этот вопрос на конференцию. Две другие темы – о починах и о ненужном восхвалении Брежнева – он вообще не стал затрагивать: видимо, из-за его неспособности обосновать в имевшееся у него время неправоту оратора.
О выступлении Бунатяна большинство коммунистов, да и других горожан говорили одобрительно, но вскоре оказалось, что оно стало предметом пристального внимания не только руководства обкома партии, но и более высоких инстанций: магнитофонная плёнка с записью его речи была сразу же изъята для изучения и в Челябинске, и в Москве. О том, что потом произошло, я расскажу позднее, сейчас же вернусь к своей работе в КБ, где вскоре после городской конференции на меня свалилось весьма непростое дело.
«Боевое крещение»
Где-то в середине декабря в партком пришёл незнакомый мне человек – как оказалось, беспартийный – с просьбой разобраться с ситуацией, связанной с научной нечистоплотностью исполняющего обязанности