– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Васильев.
– Да что я имею в виду… Можно сказать, довели человека до самоубийства… Или я не прав?
– Да правы, в каком-то смысле… Ему ведь семью кормить было надо, – ответил Васильев.
– Да-да… Двойняшки у него были?
– Тройняшки.
– Эх-х! – Юрий Иванович вздохнул, отпил глоток чая. – Тройняшки! А у меня один сын… Не поверите, всегда хотел, чтобы двое пацанов были, а лучше трое. Так жене и говорил, помню, когда еще в институте учился: чтоб, говорю, тройню мне родила!
Васильев улыбнулся, и Юрий Иванович вместе с ним.
– А у вас ведь двое парней? – спросил Юрий Иванович.
– Двое…
– Завидую! А у меня вот один. Как моя мать говорила: «Один ребенок – это не ребенок, это полребенка».
– Да и моя мать так же говаривала, – ответил Васильев. – А вот у Васи, у Василия Петренко, сразу трое родилось. Да кормить стало нечем. Не раз мне жаловался…
Юрий Иванович понимающе кивал.
– Говорит: «Жена замуж шла – думала, за офицером, как за каменной стеной! А мне семью кормить нечем!» – с горечью вслух вспоминал Васильев.
– Да, жизнь пошла!.. – грустно поддакнул Юрий Иванович.
– Так он до самоубийства и дошел… До смертного греха! – сказал Васильев. Последние слова у него вырвались как-то сами собой, и он даже слегка поежился, опасаясь, что проявление его религиозности будет воспринято негативно (а то, что он верующий, наверняка должно было быть известно его собеседнику из ФСК).
– Да, Василий Васильевич, именно так, до смертного греха! – неожиданно сочувственно отозвался Юрий Иванович. – Хотя на мой взгляд, это не в меньшей, а в большей степени вина тех людей, кто его до этого довел. Ну да это мои собственные мысли. С православием они, наверное, плохо согласуются?
– Ну, не мне решать, насколько они согласуются, – ответил Васильев.
– Ну почему же не вам, Василий Васильевич? Кстати, я ведь вас всерьез спрашиваю. Да и кого же еще спрашивать, как не вас? Вы человек глубоко верующий, трудитесь при церкви…
Васильев несколько растерялся от неожиданно дружеского тона. Что это значит, он еще не понял, но почувствовал, что столь терпимое и демонстративно сочувственное отношение к его церковной деятельности совсем не случайно.
– Ну, если вас интересует мое мнение… – чуть смущенно, начал говорить Васильев, – то, конечно, доведение человека до самоубийства – это грех. За такое Господь серьезно спросит…
– Вот и я так думаю, – поддакнул Юрий Иванович.
– Честно говоря, неожиданный вопрос, – признался Васильев.
– Неожиданный? Что ж, понимаю вас… – на лице его собеседника снова засветилась тихая, детская улыбка. – В нашем обществе о таких вещах ведь не принято говорить, тем более всерьез. Пока, по крайней мере, не принято. Но, если честно, я ведь с вами