Наиболее интеллектуальные офицерские жены также не отставали от своих мужей, старательно изучая куцые журнальные заметки о карме и реинкарнации. И, конечно, вся воинская часть исправно сидела перед телевизором, когда в нем появлялась физиономия Кашпировского, или же заряжала от этого телевизора воду – если на экране показывали Чумака.
Что же до молодого поколения, то ученики начальных классов радовались появлению жевательных резинок с фантиками-вкладышами и первым комиксам. А подростки сосредоточено читали статьи о сексе, которые в огромном количестве публиковали пионерские издания «для детей и юношества». Самые же взрослые собирались на квартирах у тех, кто сумел обзавестись видеомагнитофоном (таких квартир в части было всего две), и немигающими глазами смотрели первые пиратские копии «Эммануэли».
Васильев, как и большинство его коллег, ошалело вращал головой, пытаясь понять, где в этом вихре из Бандеры, Чумака, Камасутры и рыночных отношений есть хоть что-то, за что можно зацепиться. Прежний мир, который он знал и по-своему даже любил, рухнул. Закончилось все, что было раньше: исчезли все смыслы, изменилось понятие о выгодном и невыгодном, стало зыбким то, что почиталось моралью. В возникшем водовороте предстояло решать самому: для чего и как ему, Васильеву Василию Васильевичу, капитану Советской армии, следует жить? Никогда ранее ему об этом задумываться не доводилось. Так впервые в своей жизни он задался пилатовским вопросом: «Что есть Истина?»
Пару лет он ковырялся в различной эзотерической литературе, которой тогда были в изобилии усыпаны все прилавки и которой его собственная квартира, стараниями жены, была полна. Что-то ему нравилось, что-то – нет, но того ответа, который бы его устроил, он не находил. Пару раз Васильев сходил на собрания местных неопятидесятников, оставившие у него гнетущее впечатление (особенно тот момент, когда, по мнению проповедника, началось «сошествие Святого Духа» и «говорение языками»). К баптистам, которые тоже развернули активную миссионерскую деятельность в Мангазейске, он заглянул разок и более не стал. Вообще, проповедники, которых тогда собирательно именовали западными, Васильева пугали и раздражали одновременно. Пугали – потому что он, как и большинство советских граждан, был воспитан в страхе перед всевозможными сектами, которые заманивают в свои ряды советских трудящихся для последующих изощренных издевательств над ними до сожжения заживо включительно. Как правило, всех «сектантов» именовали баптистами (даже если речь шла о иеговистах или кришнаитах). И хотя прежним страшилкам Агитпропа уже не особо доверяли, но таинственных «баптистов» на всякий случай побаивались. И нельзя сказать, что боялись всегда напрасно: появление «Белого братства», а потом и «Аум Синрикё» вновь подстегнуло недоверие