II
Свистульки-пустышки! – прозрение Рыжего Хунна—
Степь в белых костях, но познал лишь великий Ата
Начертан скелет, как всесильная гибели руна,
А в трубчатой тьме и в глазницах свистит пустота.
Свистит пустота на изломе в сухой камышине,
Свистит пустота за распущенным конским хвостом,
Свистит пустота между скал на безлюдной вершине,
В отверстье нетопленой юрты и в сердце пустом.
Есть в свисте безумье!
Поэтому темен и жуток
Свист мыши летучей и мах над поляной ночной.
Свист жизни дрожанье,
разлад,
свист – лихой
Как трещина неба – разъятье в хаос глубиной.
Он может сорвать с поднебесья седую лавину,
Гремящим драконом обрушить на дол камнепад,
Владеющий им перережет ножом пуповину,
И духов сразит, и врагов опрокинет назад.
Все это постиг в своем сердце божественный предок,
Сын Неба-Тэнгри, рыжекудрый премудрый Ата.
– Пусть свистом владеет кто воин, кто храбр и меток,
Пусть в жилах китайцев сквозит мертвецов пустота!..
Он кость просверлил, чтоб зияло безумие свиста,
И выточил шариков крохотные черепа,
К стреле привязал и пустил ее во поле чисто,
И в этом полете свершилась народа судьба.
III
Эгей, Маодунь!
Быстроногий порывистый княжич,
Зачем ты глядишь, как фламинго плывут в вышине?
Ты быстро подрос. Но тебе не уйти из-под стражи.
Ты должен погибнуть заложником в скорой войне.
Ты отдан посольству могучих и доблестных саков.
Ты предан отцом за неверный и призрачный мир.
Есть младше наследник…
Но, Боже, как мир одинаков!
И в стане врагов те же юрты, и овцы, и сыр,
И тот же кумыс.
Только люди светлы, белолицы,
С глазами, как небо..
Но Небо одно – тут и там.
Шаньюй здесь печален – вдруг выпало сына лишиться,
К отшельникам скрылся он. Звали его – Гаутам.
Эгей, Маодунь!
Птицы счастья на Западе тают.
Где стрелы твои? С костяными накладками лук?
Как сладко мечтать раздробить эту дивную стаю
И бросить добычу невесте на свадебный круг.
А розовый пух источает прохладу и негу,
Не роскошь китайскую, чистоту ледников.
Чьи стрелы пронзят птиц Востока
– так было от веку, —
Тот Степи предстанет первейшим из женихов.
Как томен напряг тетивы под коснеющим пальцем,
А лунный изгиб тонкой луки девически строг.
Неужели, княжич, остаться тебе постояльцем,
Чужим среди чуждых, холодным кострищем у ног
Грядущих кочевий?..