Воспомни, воспомни о прежней жестокой поре:
Лишь тот победитель, чья воля и вера едины,
Лишь тот победитель, кто крепит дружины крыло,
Лишь тот победитель, кто бьется за Мать и за Сына,
Чтоб родины тело тучней и обильней цвело.
По звуку стрелять! Я заклятья и здесь не нарушу!
Туда, куда скажет родная свистулька моя.
А кто опоздает, пусть сразу несет свою душу
К вратам подземелья. И праведна кара сия…
И прыснули стрелы! И духи над бубном запели!
Распался состав воздухов. И в безумной тени
Княжна обернулась… Не знали ни смысла, ни цели
Трехпёрые жала, налитые свистом слепни.
Вонзились!
С пробитым соском и растерзанным горлом
Она удивленно и тихо восплыла в зенит.
А лошадь кружилась,
кружилась и бегала во поле голом.
И беркут лишь видел,
как меч нерешительных воев казнит.
VIII
На крупных рысях проскакали еще одну главку:
Лишь камни да кровь,
конский топот да порох снегов.
Настала пора возвращаться в шаньюйскую ставку.
Настала пора окончания долгих стихов.
Отряд поредел, но клинок отковался на славу.
Лишь знак – и до дна рассекается надвое зга.
Такие мужи впятером сотрясают державу,
А дюжина их прожигает дружину врага.
Наметом, наметом! Ни жен, ни тяжелой поклажи…
Навстречу – табун. И табунщик ведет жеребца.
– Друг, чей это конь?
– вопрошает приветливо княжич.
– О, храбрый наследник, он твой, а точнее, отца.
– Он мой и не мой, словно соболь за пазухой вора.
Я сын и не сын, так, глядишь, не посадят к столу.
Не будем делить, разделенье – начало раздора…
И с мраком в очах Маодунь вынимает стрелу.
И все повторилось, как было с подарком Турана.
Под молнией свиста упал Тоуманя скакун.
Табунщик бежал, весь от страха белее тумана.
По древней террасе рассеялся рыжий табун.
Никто не замешкался. Птахи кровавые хором
Взошли и зарылись в горячие недра коня.
– Дождался! – вздохнул Маодунь.
И взглянул без укора.
– О, всадники славы! Сам Бог направляет меня!
IX
Час пробил! Час пробил! Судьба меня не зачурает,
Иначе от жадности сгинет держава моя.
Вы слышите, волк за оврагами зорю играет?
Пусть ложь истребится! И праведна кара сия…
…С колчаном распоротым схож серый труп Тоуманя,
А рядом, вповалку, – советники, мачеха, брат.
А новый шаньюй восприемлет присягу признанья,
И грозно молчит возле князя стосвистый отряд.
Но сказ не закончен.
Ревут и верблюды, и яки.
Тревога в стадах и кочевьях. Про смуту