– Отписано два дня назад, – брезгливо повертел развёрнутый грязный лист следователь. – Тут целая исповедь… ну, а если совсем коротко, – в смерти просит никого не винить, запутался с собственными делами.
– Вот, – выступил на шаг Ширинкин. – Что я говорил? У них, у дельцов, в паутине своей же запутаться, что тому паршивцу плевок.
И он кивнул на кучку жавшихся в стороне оборванцев.
– Дай-то бог… – не к месту вздохнул Лёвка.
– Какой-никакой, а конец дело венчает, – полез за папироской Камытин.
Молчал лишь Джанерти, словно ждал, когда выскажутся все, на Дудкина искоса поглядывал.
– Пальцев-то многовато на бумажке? – вдруг сказал он и сунул лист медику под нос.
– Это само собой, – не смутившись, согласился тот. – Откатаем всё в лаборатории, проверим. Может, есть экземпляры для идентификации.
– Вы уж постарайтесь.
– Непременно.
– Тогда и всё остальное досконально, – продолжил настойчиво следователь. – Я постановление с вопросиками подошлю. Почерк надо бы сравнить.
– Конечно.
– Это как понимать? – не стерпев, дёрнулся Лёвка. – Убили Лихомера?
– Дождёмся заключения эксперта, – затянулся сигарой Джанерти. – С выводами спешить рано. Чую я, начинается только всё…
VIII
Дни замелькали стремительней стрелок на часах. Казалось бы, вот он, триумф! Повержена стихия, как он сам прописал в одной из газетных статей…
Прописать-то прописал, а положа руку на сердце не чувствовал радости. Тревоги больше стало да ожидания – как Москва? Что решат после его сообщения в столице?
Шум, гам, суета, толпы людей в кабинете, выступления, собрания – невмоготу и на бегу всё. Пленум… Рассчитывал на пленуме и поставить жирную точку, однако безумная лихорадка продолжалась, обращаясь в навязчивую всеобщую болезнь. Теперь уже в какой-то сумасшедшей эйфории начались праздничные митинги один за другим, а то и по два-три сразу в разных концах, хоть разорвись. И везде прославляли его! Кто раздувал мехи? Распятов – бог идеологии дирижировал за спиной?..
Вызвал, принялся распекать, тот руки разводит – народная инициатива! Натерпелись, мол, люди страху, требуется выплеснуть, к тому же творчество так и прёт с мест: массовки на улицах и площадях, маршируют с плакатами, в клубах спевки допоздна. Не унять. Побеждена стихия – лозунг из его статьи подхвачен, всем души разбередил. Выжили!..
А Странников не чувствовал вкуса победы. Забыл, когда ночевал дома, да и не ждал никто там, приловчился спать рядом с кабинетом. Здесь проглатывал пищу, когда голод доставал, валился с ног, когда морила усталость. Заглядывала Файка, машинистка штаба, для блезира с не нужными никому бумажками забегала, беспокоясь долгим его отсутствием. Кокетливо поправляла обтягивающую пухлую грудь кофточку, но отворачивался он в сторону, забыл запах её юбки. Самому становилось не по себе, пугало – не рано интерес к бабам пропал? Вслушивался в