Почему сейчас что-то должно быть иначе? Наверное, потому, что теперь с ним не было возможности связаться, отослать письмо ему или получить от него весточку, поскольку он уплыл за море. Сейчас он на борту корабля и, должно быть, уже проснулся. Мерзнет без своего красного плаща, слушает плеск волн и скрип досок обшивки, смотрит, как мир обретает форму, по мере того как серое море сливается с небом.
Она всегда беспокоилась, когда он уезжал, даже если он отсутствовал всего несколько недель, даже когда ее мать была жива.
Элфрун лежала неподвижно. Последние пару лет она спала в домике для женщин, где также находилась ткацкая мастерская. Очень немногие хозяйства имели ткацкие станки, и поэтому девушки работали здесь. Для них и некоторых женщин постарше, которым некуда было идти, оставаться спать прямо там было проще. Вокруг очага сейчас сгрудилось с полдюжины спящих тел. Судя по всему, было еще очень рано. Она чувствовала, как сквозь обмазанные глиной стены и крытую соломой крышу внутрь просачивался осенний холод.
А может, ей стало зябко из-за того, что он уехал за море? Когда Элфрун думала о море, о настоящем глубоком море, по коже у нее всегда бегали мурашки. Дюны были родной территорией, равно как и обнажавшийся при отливе берег; да и отмели ее не беспокоили. Она привыкла в голодные времена добывать пропитание, собирая крабов и моллюсков, морской укроп и морскую капусту. Но глубокое море – совсем другое дело. Даже рыбаки не уплывали дальше, чем это было необходимо, а после возвращения рассказывали о громадных китах, странных туманах и штилях, о необъяснимых криках и стонах, слышимых сквозь обшивку их суденышек, – песнях утопленников.
По коже побежали мурашки, и ее передернуло, как будто по одеялу пробежала крыса. С ним этого никогда не случится. Она перевернулась на бок, встала на ноги и осторожно прошла между спящими. Мир еще не заполнился красками, до рассвета было далеко, так что даже петухи пока молчали. Холодно, легкий туман. Сходить по нужде, потом съесть яблоко и горсть лесных орехов, после чего можно будет найти какое-то полезное занятие, чтобы прогнать последние обрывки тревожных снов.
Она оставила шерсть, которую чесала, вместе с гребнями в корзинке в маленьком бауэре своей бабушки. Абархильд плохо спала по ночам, зато охотно уходила вздремнуть после обеда, и Элфрун подумала, что в этот час бабушка будет рада ее приходу.
Но когда она приоткрыла дверь и осторожно заглянула в комнатку, оказалось, что Абархильд там нет. Две женщины, прислуживающие ей, похрапывали на своих соломенных тюфяках у обложенного камнями очага, но красивая деревянная кровать, которая служила бабушке со времен ее первого брака и которую она привезла с собой из-за моря, была пуста и застелена. Озадаченная Элфрун шагнула назад, под навес с соломенной крышей, и огляделась. На ближайшей навозной куче прокричал первый петух, ему ответил еще один. Уйти далеко Абархильд не могла. Элфрун обошла вокруг дома, заглянула в нужник и в кухню, после чего остановилась перед