Он был бы или женщиной, и так
Он поступил бы для меня, мужчины;
Или мужчиной, и тогда бы сделал
Так для тебя, для женщины. Всегда
Лукавство. В лучшем случае он был бы
Подвигнут фанатизмом, жаждой славы;
Себе же говорил бы: вот великий,
Великодушный, щедрый, сердобольный,
Прекраснейший поступок. Всюду скрыто
Гнилое себялюбие внутри.
Барбарина
Ах, Ренцо, голод, холод и усталость
Во мне так сильны, что в моих глазах
Ты попросту безумец и фанатик,
Себялюбивей всех других людей.
Ренцо
Но почему?
Барбарина
Твоя свирепость эта,
Твое презрение ко всем другим
В тебе из себялюбия родятся.
И себялюбие в тебе так властно,
Что ты не замечаешь сам, как гибнешь
От голода и стужи. Или это,
Ты думаешь, еще не фанатизм?
Ренцо
Постой немного.
Я боюсь, что ты
Права. А если так, не отрицаю,
Я сам к себе питал бы неприязнь.
(Задумывается.)
Землетрясение, чудеса, мрак.
Те же и Кальмон, античная статуя.
Кальмон
Она права. Открой глаза, о Ренцо.
Барбарина
О боже, Ренцо; статуя шагает
И говорит.
Ренцо
Философ назовет
Подобный случай неправдоподобным;
Но это правда. Статуя, кто ты?
Кальмон
Я тот, кто прежде был, как ныне ты,
Плохим философом. Я вскрыть стремился
Людскую душу. Человеком видел
И я, что себялюбие – причина
Малейших действий. Видел, или мне
В моем бреду казалось, что рассудок –
Раб чувств, и, в буйной дерзости ума,
Я почитал неисправимо жадным,
Неблагодарным, вероломным, злым,
Лишь для себя, не для других живущим
Весь род людской и высшего начала
Славнейшее и лучшее созданье
Кичливо презирал. О, лучше б я
Язык свой вырвал, прежде чем впервые
Самоотверженность высоких дел,
Которую я все же видел в людях,
Назвал я фанатизмом и безумьем,
Исчадьем себялюбия, рожденным
Самодовольной и дурацкой спесью!
Как много я пресек прекрасных дел,
Как много создал я неблагодарных!
Что пользы, Ренцо, принуждать себя
Быть подозрительным ко всем и тратить
Дар слова, чтобы убеждать других,
Что по своей природе неизбежно
Все люди плохи и что разум в рабстве
У наших чувств? Среди живых ты только
Взаимное разбудишь подозренье,
Тоску и отвращение друг к другу.
И вечную вражду. Ведь сам ты, Ренцо,
Лишь человек. Когда бы кто-нибудь
Сказал