Она хотела напиться и положить конец наивности. Без алкоголя она не хотела рассказывать ему о своих чувствах. В такие моменты мир казался ей скучным, а люди не представляли никакой ценности. Словно прогулка по супермаркету без наличных. Даже ее парень не подозревал о фантазиях, что каждую ночь заставляли ее покидать уютную квартиру на берегу канала, выходящего окнами снов в бескрайнее море. Его смутные черты и далекий голос поражали ее воображение. И чем больше она пила, тем сладостней ей было слушать ложь. Такую привычную и знакомую, как серые высотки, отражающиеся в бликах черной воды. Из глубин ее подсознания, состоящего из книг, кинолент и дешевых сериалов. Она заставляла его подниматься на восьмой этаж. Аккуратно открывала дверь и провожала в темную комнату. Затем привязывала к кровати и садилась напротив в прозрачной блузке, погружаясь в чтение. Она хотела, чтобы он стал ее альтерэго, которому можно было признаться в эгоистичной любви к самой себе. К маленькой девочке, которую заставляли посещать кабинет психоаналитика. К той, которую считали больной. В нем она видела своего лечащего врача, строгого отца и не родившегося брата. Она хотела жаждать его губы и лежать на его груди нежными поцелуями. В красках картины, написанной молчанием. В алых цветах роз на подоконнике выкуренных сигарет, но каждый раз оставаясь верной самой себе.
– Она даже подарила мне картину.
– Да ну?
– Она написала ее маслом на холсте.
– Думаю, это навсегда.
– Да, хорошее прощание.
– Она сумасшедшая.
– Почему?
– Она измазала меня краской.
– Да, она умеет делать такие штуки.
– Это было необычно.
– Тебе повезло.
По утрам, стоя перед зеркалом, он пытался найти ответы на мучившие ее вопросы. В ее золотых волосах и гладкой коже. Чужое, странное лицо, которое день ото дня становилось все старше и старше. Она пыталась заговорить с ним, но он упорно молчал. Как-то она даже прильнула к собственным губам, оставив на запотевшем стекле отпечаток помады. Грустная и свободная, пытающаяся зацепиться за ниточку, уносящую их в облака на воздушном шаре. Ее рука, мертвая и холодная, коснулась живота – она почувствовала одиночество. Он не знал, что она увлекалась живописью. И ничто в ней не выдавало этот интерес.
В университете парни кидали в ее сторону брезгливые взгляды, а по вечерам лайнеры освещали ей дорогу прожекторами. Недоступность ее тела отталкивала их. Гнев переполнял бортовые журналы самописцев. Не боясь быть разорванной стаей диких собак, она кричала в объективы камер,