Стояла глубокая ночь, переходящая уже в утро. Факелы шипели от сырости, скупо освещая колонны и несколько бледных статуй, выстроенных вдоль стен. Широкий дворцовый двор наполняли женщины всех возрастов и стихающие до шепота голоса. Луна отогнала облачко, спеленав тела таинственным мутным светом. Красавицы стали неотразимы, а те, что не блистали лицом… теперь выглядели гораздо загадочнее. Служанки начали разносить напитки на больших серебряных подносах (если принести их слишком рано, это поддержит силы спорщиц и весьма затянет собрание; когда правишь женщинами, приходится думать и о таких деталях).
Царевна Гипсипила поднялась во весь свой немалый рост, расправила ладонями тунику на полных бедрах и вкрадчиво, как движется кошка по крыше псарни, высказала общую мысль на счет мужчин5. Женщины согласно закивали, оживленно вылавливая оливки из бокалов. Спиридула только шмыгнула носом, считая петли.
Из общей мысли логично и просто вытекала мысль частная, приспособленная для конкретной сложившейся ситуации. Она с театральной паузой была высказана царевной и также принята с одобрением. Служанки пошли по второму кругу. Напитки на подносах стали крепче. Главная часть собрания длилась всего пару минут, приведя к заранее подготовленному решению без спора и без единого крика, не считая престарелую матушку Встягг, придавленную упавшим креслом.
В глазах Гипсипилы блеснуло что-то вроде торжества, смешанного с презрением. Ей в чем-то повезло от рождения: то, что царская дочь была, во-первых, дочерью, а не сыном, в данных обстоятельствах уже являлось бесценным даром; а, во-вторых, была она дамой крупной, с плоским и круглым, хотя и не лишенном приятности лицом, широкими бедрами, нежными, но большими и сильными ладонями рыбацкой правнучки. Красавицы ей не завидовали, толстухи принимали за свою, пожилые чувствовали силу. Ей повиновались без лишних хлопот.
В грядущий день аргонавты должны были погибнуть.
Печень дракона
От утлой ладьи отставленного царя, хочешь – не хочешь, пришлось двинуться в город